Мгновенно он получил новый удар в живот.

– Ты смотри, какой отважный и глупый Гевин, - процедил сквозь зубы ректор. – Как бы не вышло так, что больше тебе пробовать нечем будет.

Кевин хрипел на земле, а я от страха дрожала настолько сильно, что уткнулась в кожаную куртку Патрика и зажмурилась.

Он отступал к стене дома, крепко обняв меня, и успокаивающе шептал:

– Ну-ну, все хорошо. Не смотри туда.

– Пожалуйста, остановите его! Я просто хочу уйти отсюда, - умоляюще прошептала я, глядя на Патрика. По щекам беззвучно текли слезы.

– Ворон, мы не одни, - негромко обратился Патрик к ректору. – Отложим?

Послышался еще один звук удара, протяжный стон и все стихло. Я осторожно обернулась и увидела, что ректор идет к нам. Он двигался так легко и непринужденно, как будто не человека только что бил, а газету читал.

– Где еще двое? – отрывисто спросил он.

Патрик засмеялся:

– Я привязал их к трубе на крыше. Посидят, о жизни подумают, протрезвеют заодно.

На минуту я смогла себе представить эту картину и фыркнула. Так им и надо, даже не жалко.

– Хорошо. Уходим, - скомандовал ректор.

Патрик разжал руки, выпустив меня, натянул на нижнюю часть лица темный платок и произнес:

– На этом я вынужден откланяться, мне еще Клариссу в академию везти. Чувствую, что оторвет мне голову за опоздание.

Он легко взмыл вверх и пропал в темном небе.

– Лили, - тихо позвал меня ректор, - дай мне посмотреть на тебя.

Я медленно повернулась, дрожа на ветру. Его взгляд заскользил по моей одежде, глаза сузились и потемнели, выражение лица вновь стало злобным.

Я неловко пыталась прикрыть шарфом разорванный ворот платья. Капюшон держался буквально на паре ниток, пуговиц на плаще не осталось, но я постаралась закрыться им, удерживая у горла одной рукой.

Кевин лежал на земле и не шевелился, лишь его грудь равномерно вздымалась. Наверное, без сознания.

– Может, нам позвать помощь? – робко спросила я. – Нехорошо вот так его оставлять.

Ректор посмотрел на меня, чуть прищурясь:

– Он только что чуть не надругался над тобой, а ты продолжаешь о нем заботиться?

– Я не столько о нем, сколько о своей совести, - торопливо пояснила я. – Он поступил плохо, но он все же человек.

– Не думай об этом, - он махнул рукой.
– Тут постоянно кто-то ходит туда-сюда, его найдут. Или сам проспится и утром очухается.

– Нам, наверное, надо возвращаться в академию? – робко спросила я.

Я чувствовала себя невероятно усталой и разбитой, очень хотелось попасть в свою комнату и свернуться калачиком на кровати.

– Конечно, надо. А еще нам надо кое-что обсудить, а в академии я это делать не хочу. У меня здесь есть квартира, переночуем там, - сухо ответил ректор.

– Мы с вами? В одной квартире? Наедине? – это было слишком неожиданно, и я не знала, что и думать.

– Да, - резко ответил ректор. – Ты и я, наедине.

Дорогу до дома, где находилась квартира ректора, я не запомнила.

Уже совсем стемнело, мы долго пробирались через толпы гуляющих людей, пока не оказались на какой-то тихой, безлюдной улице.

Дом выглядел роскошно: трехэтажный, из черного камня, с широким крыльцом. Миновав стеклянные двери и пройдя вестибюль, мы поднимались по лестнице, а я не могла справиться с волнением.

Зачем он ведет меня туда? Что хочет со мной сделать?

Чувство безопасности, которое я испытала, когда ректор пришел на помощь, медленно улетучивалось.

Могла ли эта ситуация с Кевином повлиять на него так, что, он решил не ждать свадьбы, а взять то, что хочет, сейчас, пока его не опередили?

От этой мысли делалось жутко.

Или ректор подумал, что я легкомысленна и сама спровоцировала Кевина. А раз так, то условностями можно и пренебречь, и не обращать внимания на мои протесты.

Он же сам неоднократно говорил, что подписал контракт по «мужским желаниям».

Конечно, ректор ни разу не пытался силой принудить меня к чему-то. Моменты, в которых он внезапно хватал меня и не отпускал, я принимала как его попытку меня запугать.

А что сейчас? Мы будем одни, даже на помощь некого позвать!

На последнем этаже было всего две квартиры. Когда мы подошли к одной из них, я уже превратилась в сплошной комок нервов.

Дыхание стало частым, ладони мокрыми, а сердце билось, как пойманная птичка.