Я сглатываю. Игра явно набирает обороты. Говорю:

– Мне нравится. Нежно. А я буду звать тебя «кахцерс», – и смотрю на его реакцию.

– Вах, откуда ты такие слова знаешь?

– Будешь много знать – состаришься, – показываю ему язык. (Кахцерс по-армянски означает «сладкий», и я узнала об этом случайно, беседуя с местными ребятами о десертах.) Мы проходим дальше между рядами и закидываем в корзину продукты. Доходим до хозяйственного отдела. Нарек:

– Блин, я забыл свою зубную щетку.

– Завтра заедешь домой, заберешь. Делов-то.

– Не, не хочу! – он начинает притворно капризничать, как мальчишка.

– Ладно, купи новую! – нервно восклицаю я, подыгрывая ему.

– Я хочу эту! – он хихикает и показывает мне фиолетовую зубную щетку с дракончиком. Её еле видно в его большом кулаке.

– Серьезно? – пытаюсь сделать недоуменное лицо, но не удерживаюсь и прыскаю от смеха.

– Ну дааа! – и он засмеялся ещё громче.

– Тогда берём. Заверните.

– У меня в детстве не было такой. Зато теперь будет! – мотает головой, как бы говоря «выкуси».

Я беру щетку из его рук и приклеиваю её к полке:

– Смотри, она ещё и с присоской.

Погрузили пакеты в багажник и поехали домой. Он с полными руками поднимается по лестнице, а я скачу сзади него, на лёгке. Он сказал, я девочка, и он сам всё может донести. Вах, джентльмен. Заходим домой, раскладываем продукты в холодильник и по полкам. Устраиваем наш первый домашний ужин. Он вызвался готовить сегодня и уже колдует что-то на кухне. Говорит, что хочет меня удивить. Через 40 минут стараний с высунутым языком и дивных ароматов, разносящихся по всей квартире, ставит на стол тарелки. А на них хорошо прожаренные румяные стейки, апельсины и фасоль, оформленная в чашках из кожуры этих же апельсинов. Вау. Такой подачи я в жизни не видела. Мужчины и правда умеют удивлять. Красиво и безумно вкусно. Мы быстро уминаем ужин, потому что оба ужасно голодные, а потом перемещаемся в спальню. Он говорит:

– Я хочу сделать тебе массаж.

Боже, что за день. Чувствую себя принцессой. Он медленно снимает с меня майку и бросает на стул. Целует в шею. Я расстегиваю его рубашку, и она присоединяется к моей майке, повисшей на спинке стула. Я ложусь на кровать, и он начинает мне массировать плечи, затем переходит на спину. Потрясающе, кажется, я могу уснуть в таком блаженстве.

Ан-нет, когда его руки двигаются ниже и доходят до боков, то я сначала пытаюсь сдержаться, а потом начинаю визжать. Он знает ещё с нашей первой встречи, что я ужасно чувствительная и мне щекотно буквально везде. В нем просыпается ребячество, и он не может остановиться.

Через десять минут я уже не могу держать оборону. У меня болит пресс от смеха. Извиваюсь как уж на сковородке и тщетно пытаюсь выкручивать его сильные и зататуированные руки. Мы смеемся и боремся, перекатываясь с одной стороны на другую. А кровать всё это время синхронно и весело поскрипывает, подыгрывая нам. Мы успокаиваемся и замираем на несколько секунд, тяжело дыша в полную грудь.

Он нависает надо мной и касается большим пальцем моей верхней губы. Я слышу, как Нарек замер и перестал дышать на несколько секунд. Он придвигается к моей шее. Я чувствую его горячее дыхание. По телу бегут мурашки. «Ты хочешь меня, я это знаю», – Нарек удовлетворённо шепчет мне на ухо. Ласкает меня горячо и настойчиво, пока я не растворяюсь в этой нежности.

– Такая сладкая, такая горячая… Смотрит мне прямо в глаза. Приподнимается и берет одной рукой мою талию.

Я уже разгорячённая, но продолжаю взвизгивать, потому что мне щекотно, когда он проводит пальцами по талии вверх. Мы начинаем целоваться и свиваемся в клубок. Катаемся по кровати. Я пытаюсь перевернуться и доминировать, но он не даёт. Улыбается и скидывает меня одним движением на упругую кровать. У меня кружится голова от его страстного натиска. Я пытаюсь протестовать, но его жгучие губы закрывают мне рот поцелуем. Он целуется с такой яростной силой, что мысль о сопротивлении улетучивается. Одно резкое движение – и я чувствую горячую нежность его тела. Огромная кровать продолжает скрипеть так же бодро. Как бы не сломалась от счастья. Обхватываю ногами его талию. Грубые движения наполняют меня неистовым желанием, а потом топят в наслаждении. Моё дыхание становится прерывистым. Он упирается руками в стену. Я вскрикиваю, неожиданно для себя не в силах подавить страсть. Он оторвался от моих губ.

– Ты можешь стонать громче? – вопрошает он.

– Не могу! – перехожу на высокие ноты.

Тогда он резко шлёпает меня по ягодицам, и от внезапности из меня вырывает резкий стон.

– А говорила, не можешь! – довольно ехидничает он и продолжает движение.

Его тело содрогается в спазмах наслаждения, и он замирает на несколько мгновений. Всё ещё упирается руками в холодную стену. Потом целует меня в лоб.

– Ты была прекрасна, кянк, – встает, идет к форточке, поджигает одним движением сигарету.

В полумраке я вижу лишь огненно-красный кончик сигареты, когда он затягивается, и его тёмный силуэт. Как бы сильно он не высовывался из окна, по комнате всё равно расходится дымка. Я переворачиваюсь на живот и подкладываю руки под голову.

– Чёртовски хороший день, – проносится в моей голове. Мы идём принимать горячий душ. Он намыливает меня, а я продолжаю хихикать, потому что все пломбы сорваны, и я уже не могу сдерживать смех, когда он касается моих рёбер.