Шрифт:
С трудом сглатываю, на самом деле почувствовав неприятную скованность в теле.
– Давно ты заметил?
– С самого начала.
– А я вот только что… – произношу озадаченно.
Он легонько поглаживает меня по бедру и убирает руку. Прохладная ткань скользит по ногам, и я искоса поглядываю на бутылку из темного стекла. Похоже, это и правда неплохая идея.
– Бокалы наверху, – киваю я на подвесной шкафчик.
– Ясь, я…
– Хочешь уйти? – И снова паника сочится в мой голос. – Черт. Я невыносима, да? На твоем месте я уже бежала бы со всех ног. Что ты вообще здесь делаешь?
Ярослав беззвучно ухмыляется, глядя на меня не моргая, и произносит то, в чем я не смогла бы признаться вслух, но это чистая правда:
– Я же тебе нужен.
– Наливай вино, – приглушенно прошу я. – Ты угадал, я люблю красное.
Он одобрительно кивает, приподняв уголок губ, и достает бокалы. Ловко и легко открывает бутылку и поглядывает на меня.
– Иди-ка сюда, – хитро прищуривается он, а в следующий миг я уже оказываюсь на столешнице. – Вот так. Удобно?
– Вполне.
Еще через минуту получаю в руку прохладный бокал, короткий звон стекла вибрирует в груди.
– За доверие, – мягко произносит Ярослав.
– Что может быть важнее, когда лишаешься девственности, пусть и моральной? – сдавленно усмехаюсь и делаю небольшой глоток.
– Как на вкус?
– Неплохо.
– Вроде армянское.
– Ну ты и лис, – хихикаю я.
– Это почему?
– Да потому что! – вскрикиваю с веселым возмущением. – Как ты вообще это делаешь?
– Что делаю? – Он невинно хлопает глазами.
– Вот это! – обвожу пальцем его лицо. – Все замечаешь, подмечаешь. Просчитываешь. Понимаешь с полуслова, говоришь ровно то, что нужно. Нельзя быть таким идеальным!
Он отпивает немного вина и ставит бокал рядом с моим бедром, с силой сжимая тонкую ножку.
– Я не идеален. Никто не идеален.
– Могу спорить с тобой до утра.
– Я думал, у нас другой план.
Да, и в этом плане есть очевидный косяк – Ясмина!
– Яр, мне жаль, что… что все так коряво. Я была уверена, что готова.
– А вот этого не надо, не оправдывайся. Ты имеешь право чувствовать то, что чувствуешь. И ты мне ничего не должна.
В комнату из прихожей сочится свет, разбавляя полумрак мягким сиянием. Рассматриваю Ярослава, взгляд которого все еще тонет в бокале, и нелепая досада оседает на сердце. Мы уже так далеко зашли.
– Я правда хочу тебя, – импульсивное признание слетает с моих губ.
– Меня убеждаешь или себя? – Он в очередной раз умело остужает мой пыл.
Делаю еще пару внушительных глотков. Его проницательность просто бьет все рекорды.
– Думаю, нас обоих.
– Давно у тебя не было секса, Ясь?
– А у тебя?
– Месяца четыре, – с легкостью отвечает он.
– Ого…
– Ты удивляешься тому, что это долго или…
– Конечно, долго. Ты же… ты…
– Что? – тихо смеется он. – Молод и безрассуден? Думаешь, это все, что нужно, чтобы склеить девчонку?
– Да!
– Нет, – твердо заявляет он. – Мне нужны чувства. Необязательно влюбленность, но хоть что-то схожее. Симпатия, влечение. Искра. А такое бывает нечасто.
– И скольких искрящихся ты нашел?
– Шестерых.
Глупо моргаю пару раз и вновь тяну бокал к губам.
– Ты мне не веришь? – пытливо спрашивает Ярослав. – Считаешь, что все малолетки трахаются направо и налево только потому, что гормоны по яйцам бьют?
– Ну-у-у… да?
– Ну-у-у… нет. А ты поэтому сегодня ко мне пришла? Рассчитывала на трах, бах и готово?
– Нет, – глухо отзываюсь я.
– Тогда почему?
Молчу. Не знаю, что ответить. Как это сформулировать?
– Ясь, поговори со мной. Доверие, помнишь? Мы заодно. У меня нет намерений лечить тебя или судить. Советы раздавать или направлять. Я просто хочу, чтобы нам обоим было хорошо, а пока ты там сама с собой битвы ведешь, это непросто.
Облизываю губы, смакуя сладость вина, но в горле горечь и соль. Ярослав прав. Опять! Наш последний секс с Сережей был за три недели до моего отъезда, и он напоминал сотый просмотр фильма, который раньше жутко нравился, но теперь, зная все диалоги и сцены наизусть, ты больше не испытываешь прежних эмоций. Чистая механика с привкусом разочарования из-за того, что ты безвозвратно изменился и больше не можешь любить то, что прежде делало тебя счастливым. И теперь какая-то часть меня хочет обнулить этот опыт, отодвинуть его подальше, перекрыв новым, а другая банально трусит, изнывая от боли в еще совсем свежей ране.