Тысячелетний буковый лес был очень стар. В лощинах встречались пятнадцатиметровые великаны до метра в поперечном диаметре.

— Где-то здесь растут «влюблённые», — нарушил сопящую в походе тишину Санёк.

— Ага, Рамева с Джулей, местного разлива обвязались верёвкой и превратились в дерево. Во, любовь, так любовь! — с некоторым ехидством, но, завистливо, сообщил пространству Витя.

— По Лариске грустишь? — участливо поинтересовался старший Лазарев.

— Да, царство небесное старушке, померла. Четыре года прожила между прочим. Для крысы — вековой возраст. — Вздохнул, потерявший полгода назад спутницу, дрессировщик.

Путь был противным из-за давящих на спину рюкзаков. В глазах периодически темнело.

— Говорят, здесь полно геопатогенных зон, устали что-то быстро, — растирая по лицу грязь, вяло сообщил окружающему пространству Лёха.

Тропа завернула в кипарисовую рощу.

Наконец, ребята миновали скалистые живописные выступы, с множеством мелких чахлых кустиков душистого шиповника, (которые, несмотря на сияющий зноем август, были усеяны мелкими белыми цветочками и нежно пахли), и, вернувшись в буковый лес, услышали, наконец, шум водопада.

День плавно уходил на покой, наступал короткий южный вечер, и искатели приключений торопились.

Тропа завернула повторно, и перед ними появилась необычная, совершенно круглая, как тарелка, полянка, усеянная бархатистыми серыми подушечками листьев, увенчанных белыми цветочками.

— Вот это да! — заволновался любознательный Витёк.— Ребят, это Ясколки Биберштейна, между прочим, крымский эндемик!

— Все-таки по тебе плачет кипа, — буркнул Сашок, и туристы свернули с дороги, смотреть краснокнижную редкость.

За полянкой показалась ещё одна, более пологая и ровная тропа. Ребята перебрались на неё и, ориентируясь на шум воды, поспешили к месту предполагаемой стоянки.

Через десять минут ровная дорожка стала скользкой, с покрытыми противным белым мхом выступающими корнями. Отряд, то и дело, спотыкался, тихо матерясь. Ещё один поворот, и вместо лощины с водопадом они увидели несколько сухих корявых сосенок, за которыми из земли, в свете темнеющего неба, вырастали сильно изогнутые, практически прижатые к земле мощные стволы неведомых деревьев.

— Ребят, а ведь это «Пьяная роща», — сказал Лёха. — Вот она и есть... «зона». Спать здесь нельзя. Тикаем!

И резко повернувшись, случайно толкнул рюкзаком идущего за ним Витька.

Цепочка туристов кеглями повалилась на скользкую, идущую с резким наклоном, тропу и, под тираду близнецов: «Маза… твою ж, ты, в коромысло... фака!», — ребята полетели вниз, в быстро спускающуюся на гору арку густого серого тумана.

***

Когда спуск в тумане, наконец, прекратился, Сашка открыл глаза и узрел висящий перед ним тёмно-синий плотненький баклажан. Вокруг живописно валялись рюкзаки, и растерянно тёрли глаза туристы. Над ними, с тяпкой на перевес, возвышался смешной старик в синей курточке и турецкой шапке с хвостиком.

— Siz kimsiniz? (Вы кто?), — спросил неизвестный. И, осмотрев свои потери, грозно сдвинул к носу брови, — Nereden ciktiniz? Aptal erifler! ( Как Вы здесь оказались? Придурки!).

— Ааааа ...Вы кто? — хором спросили братья.

— Aa anlasildinsiz Russunuz! ( Ясно, они не идиоты. Русские).

— Где мы?

— Siz Vandasiniz ,Van golunde ,isaretleri takib edin. ( Ван. Озеро Ван. Идите по указателю).

Когда шатающаяся группа, потоптавшись в огороде ещё немного, собрала пожитки и, наконец, отбыла в сторону шоссе, старый Саид вздохнул и сообщил миру:

— Ah bu turistler! (Туристы...), — после чего неторопливо продолжил сбор слегка помятого урожая. Как можно сильно ругаться на людей, которые приносят доход. В конце концов, он сдаст всё в отельный ресторан...

Глава 15

Их долго не выпускали «за кордон»: милицию, полицию, судейских, прокуратуру; такими возможностями пользовались только защитники униженных и оскорблённых бандитов, нетрадиционно ориентированных взяточников и прочей нечести. Всей своей внутренней сущностью Андрей Дмитриевич Курчатов восставал против подобной дискриминации. И вот дождался, старшему советнику юстиции, прослужившему без малого тридцать лет на благо Отечества, наконец, разрешили выехать за рубеж!

«Попёрся, мля», — сидя на переднем сидении рядом с Димоном, грустно размышлял он. Помогать немцам уже не хотелось, объяснять потерю месячного оклада жене, за взятый в прокат лимузин, тоже. Почему-то вспомнились тёща и её рассказ о поездке в ГДР, в начале восьмидесятых. Её, премированную путёвкой, вызывали в райком партии, и она неделю учила даты, когда и какой съезд принимал решения о сенокосе и лесоповале... Но, ради столового сервиза «Мадонна», торжественно пылившегося четвёртый десяток лет, в такой же допотопной, как и он сам, «стенке», она была готова выучить суахили и объёмы резиновых галош, поставляемых во Вьетнам промышленностью Старшего брата.