– В Детройте появились работорговцы, Петра, – невесело усмехнулся мужчина. – И большинство из них – такие же люди, как и мы с тобой.

Петра, едва касаясь, протерла лицо руками. Запахи изысканного парфюма, дорогого табака и тёплого дерева поневоле успокаивали, напоминая те несколько лет, что она провела рядом с Марино.

– Это как-то связано с тем, что Ковен усилил охрану городских больниц в Мидтауне? – спросила она, поразмыслив.

Марино не донес хрустального стакана до губ, кивнул с чуть заметным одобрением.

– Ты всё так же отправляешь людей на разведку? Рискованно, Петра, – заметил он, – хоть и не лишено здравого смысла. Ты верно рассуждаешь, – он отставил стакан. – Связь прямая. Насколько я могу судить… да даже утверждать… – он смолк, воззрившись на мраморную статую в центре зала.

Петра сглотнула, когда в сердце, как не раз в течение последних десяти лет, закололо предчувствием. Она поняла, что Марино собирается рассказать что-то очень нехорошее.

– Ты слышала про сангвиториумы? – неожиданно спросил Марино. Девушка вздрогнула. – Вижу, слышала. Эти адовы лаборатории когда-то были распространены по всему штату. Целый проект, инвестирующий в незаконные исследования, из которых эксперименты над живыми людьми – самые невинные.

– Мне рассказывали, – глухо призналась Петра, подзывая одного из менеджеров. Во рту пересохло, хотелось воды.

– После нашествия истребителей, судя по отчётам, не сохранился ни один сангвиториум, – продолжил Марино, отпив виски. – Их все уничтожили: здания, базы данных, работников. Для Ковенов это было ударом. И теперь, судя по всему, они собираются возродить эти центры.

– Кланы этого не допустят, – в голосе Петры слышался протест.

– Уже допустили, – жёстко проговорил мужчина. – Больницы в Мидтауне – это только начало. Ковены нашли тех, кто будет поставлять им оставшихся в Детройте людей, и, заметь, не своих. Можешь сообщить об этом на встрече кланов, – Марино приподнял фужер, словно делал тост. – Информация достоверна.

Поблагодарив официанта, Петра глотнула воды и задумчиво отставила высокий стакан.

– Они и так обратили почти всех жителей, к чему… – девушка запнулась: временами психологию сангвинаров она понимала с трудом. – Откуда они будут брать кровь, если в Детройте не останется ни одного человека?

– Ни одного свободного человека, Петра, – поправил её Марино, допивая остатки виски.

– Кланы будут в ярости, – вздохнула Петра. – Возможно, объявят войну.

– Мы и так ведём с ними войну, – проницательно отметил мужчина. – Тебе рассказывали, что в городе появился Догмен?

Петра улыбнулась впервые с тех пор, как пришла:

– Однако, сеньор Марино, я не думала, что вы можете верить в городские легенды.

– Оставь легенды Стиву Куку и Бобу Фарли[2], – слабо усмехнулся Марино. – Догменом прозвали парня, который с недавних пор убивает по ночам сангвинаров, – пояснил он. – Ходит в одиночку, с огромным псом. Его не раз замечали в Даунтауне.

– Вы думаете, скоро люди последуют его примеру? – прищурилась Петра. – Но у Ковенов нет оппозиции. Слишком много тех, кого устраивает этот режим.

– Люди легко поддаются внушению, Петра. Среди нас нет революционеров, одни оптимисты. Впрочем, уверен, у Догмена будут последователи, – кивая, заключил мужчина.

Мысли о Догмене недолго занимали Петру; стоило ей вернуться в Айрондейл, как все размышления вытеснили заботы о жильцах особняка, планы на следующий день, обсуждение разведывательной операции. И только перед тем, как заснуть, она вспомнила того, кто первым среди людей восстал против установившегося порядка. Ей было невдомёк, что скоро режим, к которому Детройт успел привыкнуть за последние пять лет, пошатнётся и на горизонте впервые появится слабый призрак надежды.

***

Густая, тягучая, будто застывшая в тончайшем бокале жидкость отсвечивала в лучах луны багровым блеском. Обхватившие фужер длинные бледные пальцы были недвижны, словно лапки паука-альбиноса; в свисавшей с подлокотника кресла руке, откинутой назад голове и вытянутой ноге высокого мужчины скользила расслабленность. Кожа его в серебристом сиянии и ночных сумерках казалась прозрачной, грудь едва поднималась и опадала в такт спокойному дыханию. Бегали тусклые блики по чайной глади деревянных стен, мягко ложились тени на пепельно-серый мрамор пола, скрадывая очертания гагатового кожаного дивана и роскошной барной стойки из чёрного дерева. Топазом и рубином вспыхивали порой изысканные напитки в хрустальных тарах, яркими пятнами разбавляла меланхолию интерьера свежесть стройных монстер, и ноткой хрупкости и элегантности касалась взора сложнейшая экспозиция из эпоксидной смолы на дизайнерском журнальном столике.

Со стороны высоких, до потолка, чёрных дверей с изумрудным отливом послышалось:

– Мастер…

– Войди, – не открывая глаз, приказал Эмин Финнахте.

– Стражи просят вашей аудиенции, – сообщил вошедший.

– Пропусти.

Мужчина медленно, плавным движением, встал с кресла и неслышно прошёл к бару. Плеснув в бокал вина, он сделал глоток и посмотрел на прибывших с ленивым вопросом в глазах. Одинаково одетые в чёрные кожаные куртки и плотные джинсы, с капюшонами на головах и масками, скрывавшими лица, стражи изредка оглядывали роскошный салон блестящими зоркими глазами и в строгом молчании слушали слова их предводителя, который принёс хозяину поместья печальные новости.