– Как ты играешь, Степанко, ох! Заходи к нам, а?

Председатель горячо пожал удалому гармонисту руку:

– Шибко ты хорошо играешь. Перебрался бы ты к нам на постоянное жительство. Я бы тебя, милый мой, лучше всех кормить стал. По рукам?

– Нет, что вы! Как это можно?
– удивился Степанко.
– Это совсем нельзя.

И ему живо вспомнилась мать. Вспомнились брат с сестрой.

Как они там?

НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА

Спотыкаясь, брел в село Белоево Сырчик. Степанко радовался: в селе он не пропадет. Кто-то подаст совет, кто-то расскажет-покажет, как быть дальше, - глядишь, все образуется.

Степанко ожил, широко улыбнулся белому свету, озорно погрозил кулаком невидимой вороне: не каркай, дьявол, мы пока не твои!

– Сырчик, милый ты Сырчик! Вот мы и добрались наконец!
– радостно крикнул он.

Подвода, гулко стуча, миновала мост и подъехала к первой избе. Сырчик опять до земли поклонился дороженьке и стал. И тотчас Степанко уловил знакомые звуки: гырк-йирк, гырк-йорк. В избушке кто-то усердно бухал пестом в ступу, превращая охвостье или траву в мучную пыль. В другой избе, захлебываясь, кричал ребенок.

Везде одинаковая житуха.

Из той избы, в которой орал ребенок, вышел сухонький старичок. Приложив ладонь ко лбу, взглянул на солнышко, не торопясь побрел к Степанку:

– В город, что ли, катишь, стрижонок?
– спросил незлобливо.
– Э-э, да лошаденка твоя, гли, мордой землю пашет. Обессилела, что ль?

Степанко смолчал. Старик тоже не стал больше расспрашивать, молча и озабоченно обошел вокруг лошади, похлопал по ее костлявой спине, пошевелил косматую гриву и зачем-то, как цыган или меновщик, заглянул Сырчику в рот, в глаза.

– Не работник боле, обессилел мерин. Глаза пленкой подернуты, губы обвисли. А сердце так колотит, будто молот по наковальне. Ох-хо, беда. Не дойти ему до Кудым-кара, падет, - растягивая слова, говорил старичок и жалеючи поглядывал то на Степанка, то на Сырчика.

– Что же мне делать, дедушка? Важный груз везу, казенный.

– Конечно, казенный. Нынче, парень, все казенное возят. Война, ничего тут не попишешь. А лошаденка твоя обессилела. Беда.

Подошел к подводе белобрысый парнишка, тоже обошел Сырчика и, заложив руки за спину, сказал деловито, точно пожилой:

– Ладный был мерин, широкогрудый. И корпус - ого!

– Хороший корпус, - согласился старик.
– Дать коню поотдохнуть хотя бы с недельку, накормить, как оно следует быть, так поработает еще. Ты, детинка, распряги ужо, пусть попасется.

– А груз не ждет...

Старик чесал у себя в затылке, ерошил бороденку.

– Подумать надо. Ты сходил бы до нашего местного начальства. Скажи там, в правлении, как оно приключилось. Так, мол, оно и так... Ужо... Э-э, да вон и само начальство сюда жалует. Марпида Петровна! Эй, Марпида Петровна, заверни-ка к нам, матушка!

Старуха-бригадир энергично махнула рукой, точно отогнала от себя надоедливых мух и, глядя на Степанка с высоты своего огромного роста, спросила:

– Вконец исшоркалась твоя скотинка?

– Вконец. Падает.

– И не мудрено. На дворе-то эка жарища. Дорога трудная. Тут и жеребец потом изойдет, не то что твоя худобина. Кожа да кости.

Если старичок и белобрысый парнишка первым делом по-хозяйски осмотрели лошадь, то Марпида Петровна сначала со всех сторон изучила Степанкину телегу. Большими кирзовыми сапогами она несколько раз пнула в колеса, проверила их крепость, точно шофер упругость баллонов, попробовала дроги и ящик, даже под передок заглянула.

– Кто у вас кузнец?
– спросила Степанка.
– Неужто он сам телеги мастерил?

– Сам, конечно, - ответил Степанко.
– Хороший у нас кузнец. Дедушка Миколь. Любую машину может починить, детали сам кует.

– Гляди ты! А у нас - стыд и срам. Ни одного мастера нет. Телеги все поразвалились, колеса рассыпались - починить некому, пришлось в город увезти, в артель. А когда там починят? Одному богу известно.

Оторвавшись от телеги, старуха долго в упор глядела сухонькому старику в глаза, укоризненно покачала головой:

– Совесть-то где у тебя, Евсеюшко? Куда я тебя нарядила, что делать велела? Забыл? У Крутого лога изгородь развалилась, залатать, говорю, требуется. Забыл? Ведь скотина там пасется.

– Иди, иду, Марпидушка. Хоть поясницу ломит, а все равно пойду, заторопился старичок.

– "Поясницу ломит"! Меньше бы на печи лежал. Давай шагом марш!

Евсей, не говоря ни слова, побрел было от телеги.

Но грозная старуха тотчас остановила его, приказала вернуться.

– Что такое, Марпидушка?