– Провожу. – Взгляд Фрейи упёрся ему в переносицу, и он даже ощутил давление в этой точке, мысленно аплодируя. Хмыкнул и повторил. – Провожу.

– Ты в своём праве. – Женщина улыбнулась и шагнула к машине, покачав рукой над головой, прощаясь с братом, и продолжая рассыпать улыбки.

Один придержал дверь кадиллака пока Фрейя усаживалась в автомобиль и занял водительское место. Повернул голову и покачал головой.

– Что? – Фрейя подняла брови и невинно улыбнулась.

– Что? – Один рассмеялся. – У тебя привычка сводить меня с ума. Меня. Со всеми остальными мужчинами ты до таких пируэтов не опускаешься.

– Да? А они у меня есть? Кто-нибудь меня любил кроме тебя? Кто-нибудь дошёл до… того, что позволил себе ты?

– Ты – моя вечная победа и поражение.

Вальяжная расслабленность полулежащей в автомобильном кресле красивой женщины, уверенной в своей красоте, знающей, что красота – оружие и умеющей этим оружием убивать, слетела в миг. Женщина села и обернулась, глядя в упор на мужа, презрительно кривя губы.

– И что же было победой? То, что у тебя получилось сыграть со мной в любовь дважды? Или то, что ты заставил меня ненавидеть себя за желание любить двоих одновременно? За то, что я сходила с ума, делая выбор? Что было победой? Ты вообще понимаешь, что должна чувствовать женщина любящая и изменяющая одновременно двоим? Ты можешь представить, какую цену я заплатила за сказанное Оду «да»? А потом… потом ты начал ревновать меня к себе, потому что я – жена Ода, перестала быть любовницей Одина. Я, хранящая вечность мужу. Тебе. Молчишь? Это лучшее, что ты можешь сделать. Как можно ревновать к самому себе? Как можно разбить сердце любимой, сказав, что ты – всё: муж, любовник, а еще наставник, приемный родитель, друг, учитель… Всё и все, кого она когда-нибудь любила.

– Как можно ревновать к самому себе… Бесконечно. Мучительно. Страшно. Вдруг понять, что ты никогда не отдавалась мне, не принимала меня, не растворялась во мне так, с такой безудержной радостью, как Оду. Ты уничтожила меня в тот миг. Ты предпочла человека богу. И не имеет значения, что бог и этот человек едины. Чувство разное.

За окном автомобиля давно уже не было казино, парковки, автострады. Кадиллак нёсся, сквозь метель, но ни один из пассажиров не обращал на это внимания. Тягостное молчание повисло в салоне. Фрейя отвернулась к окну, а Один смотрел в лежащие на коленях ладони, которые он так и не положил на руль.

– Мне понадобились века, чтобы остыть и понять, что я причинил тебе.

– Ты сделал из богини жизни и любви – калеку.

– Да. Теперь понимаю. Но слово бога было сказано. А оно может быть только исполнено. Обратной силы слово бога не имеет. В тот момент, я думал только об одном. Я хотел, чтобы ты никогда не знала уверенности в том, что любима. Как я… в тот момент.

Женщина хмыкнула и снова обернулась лицом к мужу.

– Даже цари земные понимают, что они хозяева своему слову. «Моё слово царское. Хочу дам, хочу назад возьму.» Только ты, Один, сказал, как отрезал.

Фрейя открыла дверь, несущейся в вечности машины и вышла.

3. Я сделаю тебя счастливым, чего бы это мне ни стоило

Форточка в спальне Кая была слегка приоткрыта. Эйя стояла снаружи, прислонившись спиной к стене и слушала его прерывистое дыхание. Он спал. Захотелось, как прежде поправить сползшее одеяло, присесть рядом в кресло и пустить в его сны сказку. Но время сказок прошло и хлопок двери это подтвердил.

– Дорогой, просыпайся. Время завтрака...

Герда не изменилась. «Я сделаю тебя счастливым чего бы мне это не стоило!». И ведь делает. Не спрашивая его о том, хочет он быть счастливым сию минуту или нет. И она вдруг почувствовала, как растёт в ней раздражение. Что за дурацкая манера! Ведь спит же. Спит её любимый человек, а она? Разбудить, чтобы накормить! А если он уснул за полчаса до этого? А если бы он сейчас был в чужой сказке? Но, нет... счастье любой ценой. Её счастье. Она его так представляет. Надоела! И еще сильней прижавшись к стене, Фрейя щелкнула пальцами и на кухне Герды со стены упала медная сковорода. С грохотом. Задев стопку, выдраенных до блеска мисок. Одна из них покатилась по стерильной столешнице и... Фрейя сделала еще движение пальцами, словно отпуская щелбан ребру тарелки и та врезалась в витрину с гердиным фарфором. Упс... и нет фарфора. А теперь женщина повернулась к стене лицом и посмотрела сквозь неё. Ну, никак нельзя пропускать такое действо: Герда, в своём накрахмаленном белоснежном чепце, в застёгнутом на все пуговицы платье, застыла с недонесенной до рта Кая ложкой, по-птичьи повернула голову, прислушиваясь, вернула ложку с тарелку и поджала губы.

– Дорогой, я сейчас вернусь. Пойду посмотрю, что там случилось.

И встала, оправив юбки, а потом вышла, держа голову, как шляпку гвоздя, готового стоять намертво.

Кай повернул голову в сторону стены и посмотрел прямо мне в глаза.

– Фрейя, это же ты? Войди, - он улыбнулся и шумно втянул ноздрями воздух, дыхая, - пожалуйста.

Она прошла внутрь и сделала то, что хотела: подвинула кресло к его изголовью и села. Поправила ему сползшее одеяло и потянулась к подушке.

Кай, вытянул руку, останавливая, и сделал попытку сесть. Его лоб покрыла испарина, нос заострился от усилий, пальцы впились в край кровати, но она не стала оскорблять его своей помощью. Фрейя просто сидела и смотрела сквозь его постаревшее лицо в него самого.

– И как я тебе? – хмыкнул он, справившись, наконец, со своим уставшим телом.

– Всё такой же...

– Ты пришла за частью себя?

Она вскинула голову, ловя его взгляд, нахмурилась и кивнула.

– Как ты догадался?

– Годы, милая, годы. Десятки лет вдали от тебя. Было время подумать. Почему ты не сказала, что это не осколки зеркала? Зачем скрывать от очередного Кая, что он из осколков твоего сердца складывает слово «вечность»? Каждый Кай полюбил тебя, как я?

– А ты полюбил? – вздрогнула она, спрашивая.