Шрифт:
– Ладно. Давайте сначала до лагеря доедем, а там уже посмотрим. Чё заранее себя хоронить? – сказала Настя и снова надавила на педаль газа, постепенно восстанавливая прежнюю скорость.
Макара подташнивало. Минувший день у него выдался далеко не самым легким и приятным, что напрямую отразилось на нынешнем состоянии горе-вожатого.
Покончив с первой сменой, на междугороднем автобусе он добрался до Ладного уже глубоким вечером, а до своей квартиры Мак и вовсе дополз только к девяти часам, конечно же не забыв предварительно пройти через алкомаркет. Связка купленного им любимого пива навивала мысли о грядущем приятном вечере, который он собирался провести только наедине с собой любимым, активно бездельничая.
Поначалу всё складывалось по плану. Одна банка пива непринужденно и бодро шла вслед за другой. Макар быстро хмелел и даже начинал дремать, расслабленно сидя на диване в одних трусах. Однако его организм всё время норовил очнуться. В какой-то миг ему начинало казаться, что он слышит неразборчивые отзвуки детских голоса где-то вдалеке. И каждый раз, когда накатывающий на него сон вновь прерывался, разозлившийся Мак сперва хотел выйти в коридор и наказать зачинщиков беспорядка, нарушавших общий покой после отбоя. Правда уже мгновение спустя он понимал, что всё еще продолжает сидеть в своей квартирке перед телевизором, держа недопитую банку в руке и ощущая запах тлеющей в пепельнице сигареты. Он был не в лагере, а всего лишь дома, и вокруг, разумеется, не могло быть никаких пионеров, только если они не прятались от него в самых темных углах его квартирки.
Вновь и вновь Мак делал большой глоток пива, затягивался куревом и откидывался на спинку дивана, чтобы затем повторить всю эту карусель заново, раздражаясь с каждым разом всё больше.
После полуночи сон окончательно его покинул. Организм Макара, успевший привыкнуть за первую смену вставать и засыпать в определенное время, никак не мог понять, что ему нужно делать, и в итоге решил вяло бодрствовать, чем не на шутку разозлил своего хозяина.
Психуя и не желая больше слышать голоса несуществующих детей, Макар включил во всей квартире свет и стал искать себе занятие. Слоняясь из угла в угол, ему пришла в голову мысль постирать всю свою одежду, привезенную из лагеря. Воняла она так, что в пору было вызывать обеззараживающую бригаду, чтобы хоть как-то улучшить сложившуюся ситуацию. Пока его вещи монотонно крутились в старой стиральной машине, которая кряхтела и стучала по кафелю с каждым оборотом, словно скелет своими костями, Мак принялся очищать кроссовки, на которые из-за скопившейся на них пыли и грязи было просто больно смотреть. Шлепки, правда, выглядели еще хуже и всем своим видом говорили своему хозяину, что более они не протянут и двух дней носки, из-за чего их всё же пришлось отправить в расход, прямиком в мусорку.
Очнулся Мак только под утро. Влажные вещи он развесил сушиться по всей ванной, ибо его хмельной и не выспавшийся мозг так и не догадался вывесить одежду на улицу. Сумка вожатого также была освобождена от всяческого хлама и мусора, а обувь милосердно почищена по мере возможности.
Больше заняться Маку было нечем. День этот, который начался для него еще в лагерной постели, выдался чересчур долгим и трудным, но только сейчас Макар нашел в себе желание и возможность упасть на диван и провалиться в долгожданный сон, не взирая не первые лучи рассвета. Теперь у него не было сил обращать внимание ни на отзвук мерещащихся детских голосов, ни на писклявый звон дурацкого будильника, который продолжал настойчиво будить его по лагерному расписанию.
Проснулся Макар только во втором часу дня.
Голова была налита свинцом, а веки казались такими тяжелыми, что раскрыть их удавалось только с большим трудом. Как и всегда, Мак сел на диване, закутался в одеяло и еще какое-то время неподвижно сидел, тупо уставившись в потолок и стараясь заново не уснуть. Часы на телефоне показывали 14:11 – скоро ему вновь предстояло собирать все свои пожитки и отправляться в “Ювенту”.
Эта мысль не вызвала у него ни отторжения, ни радости. Сейчас вожатому было абсолютно на всё плевать. Больше всего Макара беспокоил главный вопрос – сможет ли он дотерпеть до конца второй смены, прежде чем покинет этот дурацкий лагерь уже раз и навсегда?
Переживания были вполне оправданы, ибо первая смена действительно далась ему слишком уж не просто. Мак заметил, что в этот раз для успокоения на работе ему толком не помогало ни пиво, ни даже сигареты. За всё это время там, на вожатской линии фронта, он ни разу не позволил себе нормально расслабиться и отдохнуть. К тому же то и дело за ним поочередно следили Элина и Зоря, а иногда наверняка и сам Господь Бог, что никак не способствовало адекватному расположению его бунтарского духа. Подливал масла в огонь и тот факт, что радужный и такой надежный план, который Мак себе составил перед самым началом первой смены, пусть и сработал со скрипом, но конечной своей цели так и не достиг. Макару с пристрастием удалось воплотить в жизнь все пункты своей коварной операции, кроме одного, самого важного – найти себе любимому нормальную работу.
И в этом-то и заключалась главная проблема.
Вакансия в порту была очень слабым компромиссом, по своей сути являясь банальной сделкой с совестью. Мак и сам понимал, что не продержится там и пары месяцев, а любить эту каторгу будет не больше, чем до этого он любил работу на консервном заводе. Однако ничего лучше на горизонте до сих пор так и не предвиделось. Всё то время, что он тратил на поиск вакансий, оказалось потрачено впустую. Подлый внутренний голос утверждал, что дальше лучше не будет, и Макар был склонен с ним согласиться, скрепя сердцем.
Что со всем этим делать, было не ясно.
Единственный неутешительный вывод, к которому приходил Мак, гласил, что тяжелые времена легче пережить, когда рядом с тобой находятся люди, которые не желают, чтобы ты утоп в болоте или попал под самосвал. Его хитроумный и такой надежный план теперь нуждался в значительной реформации. Отныне полное отчуждение от остальных вожатых было ему не выгодно, если он, конечно, не хотел поубивать всех и каждого прямо посреди второй смены. И теперь, придя к такому заключению, Макар с ужасом думал о том, что ему придется сделать.