Если потери на фронтах были тяжелыми, то их отправляли на передислокацию в другой город, как это случилось с 10-й стрелковой дивизией внутренних войск НКВД, от которой осталось не более 200 человек, – ее переправили в Челябинск, где она продолжала нести службу. Но Лаврентий Берия требовал однозначного ответа, расплывчатых ответов он не признавал, понимая, что Чернышеву положено знать по службе о всех передвижениях дивизий внутренних войск НКВД.

– У нас есть три полка и шесть батальонов общей численностью около пятнадцати тысяч штыков. Через три дня они отбывают на Юго-Западный и Донской фронт по охране тыла действующей Красной армии.

Лаврентий Павлович одобрительно кивнул.

– Хорошо, думаю, что этого числа вполне хватит. Товарищ Сталин дал нам два дня, чтобы выдворить преступный элемент за пределы города. У вас уже был подобный опыт осенью сорок первого?

– Так точно, товарищ Сталин посчитал, что операция была проведена успешно, и объявил мне благодарность.

– Вот и займитесь выселением преступников за сто первый километр еще раз. Объяснять вам ничего не нужно, вы человек опытный. И заняться надо сейчас! Места, где могли бы размещаться преступники, у нас имеются.

– Сейчас в Москве очень много разного рода базарчиков и толкучек, уверен, что улов будет немалый. Начнем одновременно сразу по всем точкам. Разрешите идти?

– Идите!

О смерти Колокольцева, военного инженера 3-го ранга завода «Компрессор», было сообщено в тот же день, и в прихожей Максимова встретил его портрет в траурной рамке. Капитан выписал в проходной пропуск и зашагал по длинному коридору, где находится кабинет директора, который уже был предупрежден о его появлении.

Предприятие «Компрессор» являлось режимным объектом и принадлежало комиссариату боеприпасов, просто так в него не войти, а потому начальнику уголовного розыска старшему майору Рудину пришлось сделать несколько звонков, чтобы получить разрешение от наркома на его посещение.

В небольшой аскетической приемной за крошечным столом, на котором едва умещались печатная машинка и стопка исписанных бумаг, сидела миловидная женщина средних лет. Сдержанно улыбнувшись вошедшему капитану, понимая, о чем пойдет речь, низким голосом произнесла:

– Ефим Аркадьевич ждет вас.

Кивнув в знак благодарности, Иван вошел в директорский кабинет, просторный, но без всяких излишеств, из роскоши только добротный массивный стол с тяжеленной, до блеска отполированной столешницей, с мраморной резной чернильницей по правую руку и папками с бумагами, составленными в стопу, – по левую. За спиной, едва ли не под самым потолком, висели два больших портрета – Ленина и Сталина. Подле окна, с левой стороны от входа, громоздкий двухдверный шкаф. По другую сторону – окрашенный в коричневый цвет массивный сейф. За столом сидел плечистый мужчина с волевым лицом, хмуро взиравший на лежавшие перед ним документы. Густые черные волосы, зачесанные на правую сторону, резала узкая седая прядь. Покатыми плечами и мощной грудью он напоминал здоровенного лесного лося, еще не старого, не вошедшего в зенит своей жизни, но крепко потрепанного жизнью.

Увидев вошедшего Максимова, кольнул пристальным взглядом и с некоторой медлительной величавостью поднялся из-за стола; протянув руку, сдержанным негромким голосом поинтересовался:

– Вы ведь из МУРа? Товарищ Максимов, я правильно понимаю?

– Все так, – ответил Иван, пожимая жесткую ладонь директора. – Капитан Максимов.

– Ефим Аркадьевич Дорожкин… Давайте присядем… – Максимов опустился на стул с высокой и широкой спинкой. Сидеть на таком стуле было удобно. – Меня уже предупредили, – сказал он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Какая трагическая случайность! Для нас смерть Василия Павловича большая потеря. Инженеры такого уровня, как Колокольцев, большая редкость. Вам что-нибудь известно о случившемся? Может быть, есть какие-то подозреваемые?

– Проводится следствие. Пока мы ничего не можем сказать наверняка. Очень надеемся на вашу помощь, может быть, вы сумеете как-то помочь нам прояснить ситуацию, не совсем нам понятную.

– Сделаю все возможное, чтобы помочь следствию найти этого гада! Спрашивайте, что именно вас интересует, – с готовностью сказал директор.

– Колокольцев в час убийства должен был находиться на рабочем месте, однако его обнаружили убитым в Большом Тишинском переулке. Вам, случайно, не известно, что он мог там делать? Может, вы отправили его с каким-то персональным заданием?

– Понимаю, в чем дело, – кивнул Дорожкин. – Василий Павлович, как и вся его группа, работал над очень сложной инженерной задачей, связанной с наступательным вооружением… Каким именно, сказать не имею права.

– Вполне вас понимаю, – согласился Максимов.

– Так вот… Задача была успешно выполнена, и я всему коллективу предоставил заслуженный выходной. Ведь последний год конструкторы и рабочие, занимавшиеся этим проектом, практически не покидали завод. Мы даже для них помещение оборудовали, где они могли немного отдохнуть и поспать… Премию им, конечно, выписал: конструкторам по пять тысяч рублей, а рабочим по три тысячи. Чего уж там говорить, заслужили! В наше непростое время зарплата тоже играет не последнюю роль. Члены коллектива должны чувствовать, что они нужны производству, что о них заботятся. Пусть купят какие-то продукты, может быть, что-нибудь из одежды. Вы говорите, что Василия Павловича нашли в Тишинском переулке? Наверное, пошел на рынок, чтобы побаловать чем-нибудь вкусным свою супругу, которую, как мне известно, он обожал. Я знаком с его семьей довольно хорошо… Наташа всегда о нем так сердечно заботилась. – Да, – огорченно протянул Дорожкин. – Теперь и она находится в больнице. Тяжело переживает, вот и слегла… А вы нашли что-нибудь при нем?