Конечно, мы могли бы хвалиться, что все же одеваем и обуваем людей, найти оправдание своему существованию, если бы теневая экономика не оплачивалась простыми людьми, не лежала бременем у них на плечах, но от этого факта никуда не уйдёшь – мы вычищаем и без того скудные кошельки. Это мой личный и, думаю, безжалостный, социальный анализ.

Я уверен, как только в официальной экономике начнутся радикальные перемены, мы исчезнем тут же, так же незаметно, как и появились. А пока в такой благоприятно сложившейся обстановке как же нам не появиться и не процветать? Если один прокурор у нас в пайщиках сидит, наподобие Хаитова, не знает, то ли дать нам пинка под зад, то ли продолжать потихоньку щипать Ахрарова, третий, простите за откровенность, вроде вас, то ли жил словно в другом мире, не ведая, что творится вокруг, либо руки у вас были связаны. Я не знаю в округе ни одного руководителя – хозяйственного или партийного, к которому мы бы искали ходы и не нашли. Ни один не попытался пресечь наши дела или хотя бы послать нас куда-нибудь подальше. Я ведь и Ашота не создал, а взял уже готовым. Так что тут, как ни крути, я не сеял, а пожинал плоды общей обстановки, сложившейся в крае. Ничто не произрастёт на пустом месте, из зла рождается зло, и теперь, чтобы защитить себя, свои интересы, я вынужден прибегать к помощи телохранителя и даже юриста… Вот, пожалуй, из этого триединства – дефицита, стоимости и сложившейся обстановки вседозволенности – на мой взгляд, возникла и процветает теневая экономика.

– Как на академической лекции, уложились секунда в секунду, – подытожил Амирхан Даутович, потому что они въезжали во двор гостиницы.

– Я нужен буду вам? – прервал своё долгое молчание Ашот, обращаясь к хозяину.

– Пожалуй, нет, понадобишься – позвоню. Встретимся утром, как обычно. – И они распрощались с Ашотом.

Стояла уже глубокая ночь, погасли огни шумного «Лидо», в редком окне четырехэтажной гостиницы горел свет. Ночной швейцар, видимо, привыкший к поздним возвращениям Артура Александровича, не задавая вопросов и не выказывая недовольства, распахнул хорошо смазанную дверь.

– Может, вы хотите перекусить – мы ведь так и не дождались свадебного плова? – спросил Шубарин. – Я думаю, в холодильнике у меня найдётся что-нибудь – Адик следит.

Сидение за свадебным столом, долгая дорога туда и обратно утомили Азларханова – он давно уже не жил в таком активном ритме, несколько раз за вечер пришлось принимать сердечное, но откровения Шубарина вызывали неподдельный интерес, ему хотелось задать ещё два-три вопроса. Он понимал, что вряд ли скоро выпадет такой удобный случай, да и где гарантии, что Японец будет так словоохотлив, как сегодня. Следовало не упускать момент…

– Есть не хочу, а вот чаю выпил бы с удовольствием, да поздно, и заботливый Адик уже, наверное, спит.

– Ну это не проблема, – улыбнулся Артур Александрович. – Это мы сейчас организуем.

И как только они поднялись на третий этаж, он сказал дежурной, которая тут же вскочила с дивана:

– Галочка, если не затруднит, приготовь, пожалуйста, нам самоварчик,

– и, не дожидаясь ответа, широким жестом пригласил Амирхана Даутовича к себе.

Не менее расторопный, чем Адик, хозяин ловко накрыл на стол – в холодильнике у него действительно нашлось чем перекусить.

Амирхан Даутович, расположившийся в кресле, вытянул ноги и попытался вернуться к прежнему разговору, начатому в машине:

– Н-да-а, сегодня я многое узнал впервые, надо честно признаться. Такая лекция! Не мешало бы вам дать на время кафедру в Академии народного хозяйства.

– Думаю, меня не устроит почасовая оплата, – легко отшутился Артур Александрович, уходя от продолжения разговора.

Раздался стук в дверь – дежурная по этажу принесла кипящий самовар, и Артур Александрович принялся заваривать чай, предложив на выбор индийский, цейлонский или китайский. За чаем, чувствуя, что разговор может уйти в сторону, Амирхан Даутович попытался ещё раз вернуться к интересовавшей его теме:

– Экономические предпосылки, способствовавшие появлению вашего дела, вы растолковали убедительно. Но мне интересно и другое: что вас побудило заняться предпринимательством, какие личные мотивы? Страсть к деньгам?

Артур Александрович с любопытством выслушал вопрос, мимолётная печаль проглянула в его всегда внимательных глазах, но он тут же взял себя в руки. Начал издалека, расплывчато:

– Не берусь утверждать категорически, но со стороны кажется, что у нас легче реализовать себя людям творческих профессий – тут открыты все пути, твори, дерзай. И если есть талант, как бы ни было трудно ему пробиться, все равно заметят – результат всегда говорит за себя. А что прикажете делать тому, кто наделён иным талантом – склонён к коммерции, предпринимательству? Не побоимся сопоставить на взгляд обывателя несопоставимые понятия… Ведь коммерция, предпринимательство не только в ранг таланта не возведены, но в сознании общества значатся занятием, недостойным порядочного человека. Оттого мы ни произвести, ни продать как следует не можем – треть жизни держим человека в бесконечных очередях.

А ведь людей, наделённых коммерческим, предпринимательским, изобретательским талантом, гораздо меньше, чем одарённых творчески. Одних писателей, говорят, официально состоящих в творческом союзе, десять тысяч, и ещё тысяч сто, наверное, дожидаются очереди для вступления, а ведь это только часть творческих сил, то есть талантов, признанных официально. А художники, композиторы, артисты, певцы, музыканты, режиссёры, журналисты? Их ведь тоже у нас тьма и тьма, известных и обласканных.

А стране нужен один толковый министр сельского хозяйства, всего один министр строительства, министр энергетики, машиностроения, путей сообщения

– нужно всего-то сто талантливых предпринимателей, и мы заживём совсем по-другому. Хороших писателей чтим, художников, композиторов – тоже, даже футболистов знаем и помним чуть ли не в лицо, но кого из технократов, что дают нам свет и тепло, мы знаем, кого помним? Пожалуй, лишь первых наркомов, а остальным, почти всем, вслед одни упрёки, если не проклятия, мол, все до ручки довели.

Амирхан Даутович почувствовал по волнению собеседника, что он задел чувствительную струну; обычно сдержанный, хладнокровный, Шубарин загорячился: