Катя с горечью осмотрела скельки – всё, прощайте перемещения! Этот мальчишка сам был, как кремешок. Квадратик! И он был прав. Кате захотелось сказать ему что-нибудь обидное и неприятное. Тоже по-взрослому. Что у него ботинки все извохренные или другую гадость, – с трудом пересилила себя, смолчала. К тому же явился Митька и вытащил из-за пазухи полуживого мышонка.

– Все я обдумал. Полночи обдумывал. От института все исходит, это точно. Вот смотри… – говорил Квадратик.

Он щелкнул ручкой «Союз» и вычертил на листке что-то вроде листа клевера, но сильно вытянутого. Вот так:

Посреди сооружения он провел пунктирную линию и надписал над ней: «Ос передачи». Затем продолжил пояснения:

– Ежели человека передавать как радиограмму, нужна антенна. Как при радиолокации. Понимаешь ли, не знаю…

Антенна – ясное дело! Какая же передача без антенны?

– Антенна должна быть остронаправленная, чтобы волны шли пучком. Как луч прожектора. Вот луч я нарисовал, по оси передачи.

– Так это ось, – догадалась Катя, – а я-то думаю, каких «ос передачи»!

– У меня с грамматикой слабо, – твердо признался Игорь. – Борюсь. Ты слушай, однако. Вот луч по оси передачи. Однако по бокам обязательно есть боковые лучи. Лепестки, вроде как отростки. От них избавиться невозможно, понимаешь? Ты, однако, должна помнить, как они жаловались, что лепесток…

– …перегружен, – подтвердила Катя. – Так вот какой лепесток!

– Догадалась? – сказал Игорь, но для верности надписал на рисунке: «Лепесток».

– Почему же он перегружен, – восхищенно закричала Катя, – почему?!

– А ты в нем сидела.

– Я?!

– Конечно, ты, – невозмутимо окал Квадратик, – конечно! По оси передачи отправлялся этот… береза, а ты была вроде довеска. На боковом лепестке.

Катя осела, как тесто. Она смутно воображала, что ее передавали, так сказать, персонально – ради ее прекрасных качеств. И – нате вам. Довесок!

Игорь сказал с суровостью в голосе:

– А вот точка отправления. Смотри! – и поставил кончик ручки на хвостик, из которого расходились все три лепестка. – Это институт.

Они все разом посмотрели на бетонный забор – на простой бетонный забор, не слишком даже высокий. Виднелся оранжево-красный хобот подъемного крана и стеклянный угол нового корпуса.

– Точно?

– Иного быть не может! – отрезал Игорь, произнося «иного» не так, как читается, – «иново», – а так, как пишется.

– Не больно ли ты много знаешь? – недоверчиво сказала Катя.

Садов заглянул себе за пазуху – к мышонку, пощекотал его пальцем и спросил:

– Почему?

– Потому что потому, по ботве да по кочану, – ответил всезнающий Игорь. – Чтобы тебя показали по телевизору, ты пойдешь на студию или будешь на печке сидеть? Думаю, в институте есть какой-то передатчик. Думаю, Верхние Камни под него подпадают. Поняли? Был бы передатчик в Свердловске, цеплял бы свердловчан. В Дровне поставили – цепляет дровненских… Однако поздно уже. Пошли в институт.

Катя пошла неохотно. Лишь авторитет Игоря заставил ее пойти. Митя сочувственно пыхтел и пытался ее утешить своим мышонком. Безуспешно. Катя едва переставляла ноги и думала, что институт подводить нельзя. Что он – свой, почти как дом или школа. Из-за него сюда понаехало столько людей. Что надо пойти и все рассказать. Другое поведение – предательское поведение… Думала-то думала, но все надеялась, что хоть по дороге случится нечто и избавит ее от необходимости выдавать секрет взрослым.

По дороге не случилось ничего. Никто даже не встретился до самой проходной. Там уж послышались голоса и шаги. К элегантному бетонному козырьку спешили разные люди – прошла, например, группа десятиклассников. Зачем – неизвестно.

Втроем они вступили под козырек, нависший над стеклянными дверьми проходной. Почтительно посмотрели вверх – вся внутренняя поверхность козырька была в застекленных круглых окошечках, как речной откос бывает в ласточкиных гнездах. За стеклами можно было рассмотреть небольшие лампочки. Так необычно и модно освещалась проходная по вечерам! А в вестибюле проходной была еще стена из толстых переливчатых стеклянных блоков. Подтянутые вахтерши в полувоенных кителях стояли за никелированными турникетами-вертушками. Все проходящие небрежно показывали вахтершам коричневые плотные книжечки – пропуска. Здесь было гулко и чисто и пахло на свой особый манер: масляной краской, бетоном, пластмассой и щами с томатом из столовой.

Катя уже бывала здесь, встречала отца несколько раз. Справа, на стеклянной стенке, были специальные телефоны, внутренние. По ним можно было разговаривать с другими институтскими телефонами, а чтобы звонить в город, тут же висел телефон-автомат.

Катя важно подошла к внутреннему телефону и сказала:

– Два-три-три, пожалуйста.

Телефонистка ответила:

– Соединяю.

И запищал длинный гудок вызова, а после двух гудков ответил веселый голос:

– Теплякова слушает!

Тогда Катя произнесла второе заклинание:

– Будьте любезны пригласить Яков Иваныча.

На что последовало встречное заклинание:

– А кто его спрашивает?

– Дочь его спрашивает.

Голос стал опять веселым и ответил:

– Ваш отец, Катюша, в лаборатории, а звонить туда из города нельзя, а нам крепко-накрепко запрещено туда звонить. А что ему передать, когда он освободится?

– Спасибо, ничего. Он скоро освободится?

– Неизвестно никому, Катюша.

– Я звоню не из города, из проходной. Можно ему позвонить из проходной?