Он все-таки поднимает на меня глаза.

— Мы тогда жили по-другому.

— Вот как?

— В Лос-Анджелесе я работал не в страховой компании. В конноспортивном клубе.

— В конноспортивном клубе? То есть… имел дело с лошадьми?

Он снова утыкается в свои бумаги.

— Да.

Не похож он на конюха. Совсем не похож.

— Ты вырос на ранчо?

— Нет, — отвечает Мартин, снова не глядя на меня. — В юности работал на ранчо в Колорадо. Во время поездки на запад я познакомился с человеком, который сразу понял, что мне нужен кто-то, кто может научить меня какому-нибудь ремеслу. Несколько лет я провел у него на ранчо, научился ездить верхом и ухаживать за лошадьми, объезжать их, перегонять скот.

— А, понятно. И потом… как ты попал в Калифорнию?

— Потом этот фермер умер, но он завещал мне немного денег, и я решил отправиться на Западное побережье. Устроился в конноспортивный клуб в Лос-Анджелесе, где дочери богатых родителей обучались верховой езде.

— И там ты познакомился с Кэндис.

— Да.

— И как же получилось, что ты стал работать в страховой компании?

Мартин не спешит отвечать. Может, устал от моих вопросов?

— Один человек, — наконец объясняет он, — приводивший в клуб своих детей, работал страховым агентом. Он любил поболтать, особенно когда дела у него шли хорошо. А я не собирался всю жизнь торчать в конюшне, так что я прислушивался к его речам.

— И теперь ты тоже работаешь страховым агентом?

— Я оцениваю риски потенциальных клиентов.

— А-а.

— Мне нужно работать.

Больше до окончания трапезы мы не произносим ни слова.

Насытившись, Мартин встает и благодарит меня за ужин.

— Спокойной ночи. — Он собирает свои бумаги и уходит из столовой.

Я смотрю, как он идет через холл в библиотеку и закрывает за собой дверь. Когда Мартин проходил мимо меня, я уловила аромат женских духов. Запах очень слабый, и, когда мой муж исчез в библиотеке, я засомневалась, что и впрямь его почувствовала.

На следующий день я просыпаюсь до рассвета. В доме еще тихо. Одеваюсь, иду вниз. На этот раз газ на плите зажигаю более ловко. Приготовив кофе, принимаюсь печь лепешки с корицей. Когда раскатываю тесто, в кухне появляется Кэт, почему-то в своем стареньком розовом платье, которое ей мало. Она молча помогает мне порезать тесто на треугольники и выложить на противень. Я варю всмятку несколько яиц, жарю тонкий ломтик ветчины. Прошу Кэт накрыть маленький столик у окна, выходящего во двор, и она выполняет мою просьбу.

Без нескольких минут семь я вытаскиваю противень из духовки. В кухню входит Мартин. Он побрит, одет, готов к отъезду. В серо-лиловом костюме Мартин просто неотразим.

Он ставит на пол саквояж, хватает чашку и протягивает руку за кофейником.

— Но у тебя же есть время позавтракать перед дорогой, правда? — спрашиваю я.

— Заверни мне с собой одно печенье. — Он делает большой глоток кофе.

— Это лепешки, и я их заверну, если ты больше ничего не хочешь.

— Мне пора бежать.

Он ставит чашку, лезет в карман пиджака, достает несколько долларовых купюр и кладет на кухонный стол.

— Вот немного денег, если тебе что-нибудь понадобится, пока меня не будет.

Мартин опять подносит ко рту чашку с кофе.

— Все, я побежал. Мне еще нужно добраться до машины и выехать из города. А это не так-то просто, даже в воскресенье.

Я следую за ним в прихожую. Кэт плетется за мной.

— А если мне нужно будет с тобой связаться, куда или кому я могу позвонить? У кого узнать, где ты находишься?

Он надевает пальто и поводит плечами.

— Обычно мы не связываемся с конторой, когда бываем в командировках.

— А если что-то случится?

— Что, например?

Я моргаю, пытаясь скрыть удивление.

— Ну… вдруг Кэт заболеет, или в доме случится пожар, или я упаду и сломаю ногу?

Мартин непринужденно улыбается.

— Софи, я уверен, ты найдешь выход из положения. Да и чем я сумею помочь издалека, если произойдет несчастье?

Он снимает с вешалки шляпу, надевает ее, поднимает с пола саквояж.

— Вернусь через четыре дня, может, через пять. А ты, Кэт, будь умницей.

По-моему, он даже не замечает, что на Кэт старое платье, или ему все равно. А может, считает, что я быстрее уговорю Кэт расстаться с нарядами, которые ей малы, а значит, нечего и воду мутить.

Мартин поворачивается ко мне. Будь мы обычной супружеской парой, он бы сейчас поцеловал меня на прощанье. Но мы — не обычная супружеская пара.

Видно, что он торопится уйти, словно ему не терпится пуститься в ожидающее его приключение. Вероятно, для Мартина это своеобразный способ совладать с горем: дорога, манящий горизонт позволяют ему на время отрешиться от всего, что напоминает о том, чего он лишился.