Мартин поднимает на меня глаза.

— Вспомнила кое-что смешное, — говорю я, но он не уточняет, что именно. — Либби очень приятная женщина, — продолжаю я. — Может, как-нибудь пригласим ее с мужем к нам на ужин?

Мартин проглатывает кусочек пирожного.

— Я не хочу, чтобы в мое отсутствие за меня строили планы, которые я не имею возможности обсудить с тобой. — Это сказано без гнева, но и без теплоты в голосе.

— Я ей ничего не предлагала. А сейчас обсуждаю эту идею с тобой. Никаких планов за тебя я не строила.

Мой муж вытирает салфеткой рот, говорит спокойно:

— Нет.

— Нет? Мы не можем пригласить их к нам на ужин?

— Я не так много времени провожу дома, чтобы еще принимать гостей.

Мартин поднимается со стула и удаляется работать в библиотеку; так бывает каждый вечер, когда он дома. Пора укладывать Кэт спать. Веду ее в библиотеку, чтобы отец пожелал ей спокойной ночи. И он желает — не поднимая головы от бумаг.

Мы с Кэт идем наверх, и я объясняю ей, что папы иногда бывают несчастны, но они глубоко прячут свои чувства и никому не говорят, что их печалит. Думаю, это она должна понять. Как следует укрыв малышку одеялом, я пою ей колыбельную на гэльском языке, которую в свое время пела мне бабушка. Слова колыбельной для Кэт пустой звук, да и для меня, по сути, тоже. За прошедшие годы я почти позабыла английский перевод. Но, когда я умолкаю, с губ Кэт тихо слетает первое слово, которое я слышу от нее за все время нашего знакомства.

— Еще?

И я снова принимаюсь петь.

На следующее утро Мартин укладывает свой саквояж и снова уезжает.

После обеда я решаю вернуть Либби тарелку из-под пирожных. Наряжаю Кэт в одно из ее самых красивых платьев — ведь мы собираемся нанести светский визит, и вместе мы выходим на улицу.

— Может, побудем там немного, и ты поиграешь с Тимми. Что скажешь на это? — спрашиваю я, когда мы идем через дорогу.

— Да, — тихо отвечает Кэт.

А вот и второе слово! Я порываюсь обнять малышку, но инстинкт подсказывает, чтобы я отреагировала на ее ответ как на нечто совершенно естественное. Впрочем, это так и есть.

Звоню в дверь, и спустя несколько секунд она отворяется. На пороге стоит опрятная пожилая женщина в черно-белой униформе горничной.

— Что вам угодно?

— Либби дома? — спрашиваю я.

— Миссис Рейнолдс принимает гостей. Вас ожидают?

Несколько секунд я просто смотрю на нее. Потом все-таки отвечаю:

— Нет, не совсем. Просто я принесла тарелку Либ… миссис Рейнолдс. Я живу в доме напротив, через дорогу. Несколько дней назад она приходила к нам, приносила пирожные.

Женщина смотрит на тарелку и, видимо, узнает в ней предмет посуды Рейнолдсов. Потом переводит взгляд на Кэт, вероятно, решая, стоит ли пригласить нас в дом. В следующую секунду она широко распахивает дверь.

— Подождите в холле, пожалуйста. А я пойду узнаю, примет ли вас миссис.

Входим в красиво убранный холл — мраморный пол, роскошный ковер, отливающие блеском деревянные панели, — и я слышу женские голоса. Только теперь до меня доходит, что прежде следовало послать записку. Именно так поступила бы Либби.

Только горничная собирается уйти, чтобы доложить о нас Либби, та сама появляется в холле. Из гостиной, наверное, вышла, предполагаю я. Вероятно, услышала звонок. На ее лице отражаются удивление и даже испуг, но потом эти эмоции исчезают за маской приветливой любезности. Она идет к нам. На ней восхитительное синее платье из вощеного ситца с кружевной отделкой цвета слоновой кости на рукавах и горловине. Оно переливается и шуршит в такт ее поступи.

— Миссис Хокинг, — учтиво произносит Либби. — Как хорошо, что вы зашли. К сожалению, сейчас я не могу уделить вам время.

— Это ничего, — столь же учтиво отвечаю я. — Мы с Кэт просто хотели вернуть вам тарелку. Большое спасибо за пирожные.

— Пожалуйста. — Либби награждает меня милостивой улыбкой.

Я протягиваю тарелку, но Либби и не думает забирать ее у меня. Это делает горничная.

Либби чуть-чуть наклоняется ко мне.

— Ко мне на чай пришли дамы из Академии. Простите, ради бога.

Вроде бы она говорит искренне, но я не могу избавиться от ощущения, что Либби досадует на наш внезапный приход, а вовсе не на то, что она не может уделить мне время. Очевидно, она уже осознала, что мы с ней из разных миров. У меня нет горничной, нет подруг, которых я могла бы пригласить на чай. Мой муж не возвращается домой с работы каждый вечер. Нашему бракосочетанию не предшествовал период ухаживаний, о котором я могла бы рассказать; я не храню в кедровом сундуке завернутое в полотно свадебное платье, которым можно было бы похвастаться. У меня есть дочь, но нет воспоминаний о том, как я произвела ее на свет, как радовалась ее первым шажкам, как слушала ее смех и плач. Я топчусь в нерешительности на ковре, понимая, что должна повернуться и уйти.

— Может быть, в другой раз? — Либби мило улыбается мне.

— Да… это было бы… чудесно. — Наконец я выхожу за порог. — Еще раз примите благодарность за гостинец и ваш визит.

— До свидания! — расплывается в широкой улыбке Либби. Дверь закрывается.

— Что ж, поиграем с Тимми в другой раз, — демонстрирую я притворный оптимизм. Кэт как будто чувствует, что я сильно разочарована. Она смотрит на меня снизу вверх, и в глазах ее светится блеск понимания.

— Все будет хорошо, милая, — говорю я. — Просто я надеялась, что сегодня мы пообщаемся с нашими соседями. А давай нарисуем что-нибудь для Тимми? Хочешь?