Не осталось ничего, кроме части дымохода, покореженного остова плиты в том месте, где находилась кухня, и нескольких изогнутых труб. Землю усеивают закопченные обломки оникса и мрамора от обвалившихся каминов второго этажа. Пространство, что занимал дом, теперь кажется маленьким: прямоугольник на почерневшей земле.

Нет ни балок, через которые пришлось бы пробираться на кухню, ни нагромождений обгоревшей штукатурки, ни потолочных плит, ни каркасов спальной мебели. Перед приездом сюда я прочитала в газете, что накал пожаров достигал невероятно высоких температур — тысячи градусов по Фаренгейту. Уму непостижимо! Этот огонь не просто сжигал — он пожирал.

Ступая по неузнаваемым обугленным ошметкам, обходя почерневшие камни, я пробираюсь к железной кухонной плите. Смотрю на то место, где оставила Мартина. Он лежал у окна во двор, рядом с сервировочным столиком. Теперь ни того, ни другого нет. Возле двери в бойлерную — осевшее вместилище золы и почерневшего металла. Наклоняюсь, осколком мрамора тыкаю в серый пепел, но не нахожу ничего, что осталось бы от тела Мартина. Ни обручального кольца, ни зуба, ни фрагмента кости.

Бросаю взгляд туда, где находилась столовая, — высматриваю череп или обгорелый скелет грудной клетки. Должно же хоть что-то остаться от Мартина, если он полз по кухне к выходу, пытаясь спастись. Иду по своим следам меж обломками каминов. Все они достаточно тяжелые — любой мог упасть на горящее тело и раздавить его.

Останавливаюсь, смотрю на руины, и меня охватывают сомнения, сменяющиеся унынием.

Я надеялась найти хоть что-нибудь от Мартина. Надеялась найти его узнаваемые останки, которые можно было бы похоронить. Не потому, что он этого заслуживает. Нет, это нужно мне, нужно Кэт. Я вовсе не хотела сделать его калекой. И Кэт тоже. Однако я не стала его спасать. Не кинулась назад в дом, чтобы вытащить на улицу покалеченное тело. Обманула Кэт, чтобы защитить ее. Убедила девочку, что помогла ее ужасному отцу подняться на ноги и затем выставила его из дома, дабы она не переживала, что столкнула Мартина с лестницы.

В тот страшный момент мне казалось, что я поступаю правильно. И тогда, и потом, когда у Белинды отошли воды. Я считала, что Мартина можно бросить, а первым делом необходимо позаботиться о безопасности Белинды и Кэт.

В своей правоте я усомнилась, когда узнала, что огонь распространяется в сторону нашего района. Я находилась в парке «Золотые ворота», где мне ничто не грозило, и могла бы сообщить властям, что дома остался мой муж, что у него тяжелая травма. А я ничего никому не сказала. Если б сказала, возможно, спасла бы Мартина. Но не спасла.

Мартин был жестоким человеком, и в целом, и в мелочах.

По отношению ко мне, к Кэт, к Белинде и Кэндис, к несчастной Аннабет. Возможно, и к кому-то еще. Однако не моя обязанность наказывать Мартина Хокинга за его преступления… но и спасать его я не обязана.

Не обязана! Это я знаю точно.

И все же я не в силах избавиться от зудящей мысли, что Мартин каким-то образом обманул смерть.

Но… но как такое возможно? Он хватал ртом воздух, будто готовился умереть. Смерть читалась в его красивых глазах, а мне знакомо это выражение.

Я не убивала Мартина Хокинга. Я просто его не спасла.

Впервые со времени произошедшей катастрофы я рассматриваю ее как союзника, а не врага.

Землетрясение и последующие пожары уничтожили доказательства того, что я не спасла Мартина. В этом смысле стихийное бедствие, разразившееся на рассвете 18 апреля, помогло мне, Белинде и Кэт.

Пожалуй, это единственное благо, какое катастрофа могла бы принести.

Земля не властна над своей природой: периодически она колеблется, пока снова не достигнет устойчивого положения. Но этот город построили люди. Люди провели здесь газопровод и водопроводную магистраль, и сооружения, созданные человеческим трудом, не выдержали естественного движения планеты.

Хрупким вещам свойственно ломаться. Природа огня — гореть и сжигать.

А людям — мужчинам и женщинам — свойственно строить. В них самой природой заложено начинать все сначала после свершившегося бедствия. Это я тоже знаю.

Ничего не осталось от той жизни, что я вела здесь, в Сан-Франциско. Я стою на ее пепелище. И внезапно понимаю, с облегчением и радостью, что для меня это — подарок. Удивительный, чудесный подарок. Я могу уйти и начать жизнь заново. Мне не впервой. У меня получится. Так уже бывало. Я — не хрупкая вещь, которая может сломаться. Я — сильная женщина, умею приспосабливаться к обстоятельствам. И не позволю, чтобы меня преследовал призрак Мартина Хокинга, живой он или мертвый. Я вернусь на вокзал Таунсенд, сяду в поезд, следующий на юг, в Сан-Матео, и навсегда забуду то, что было.

И вдруг в мои тихие судьбоносные раздумья врывается знакомый голос. Я невольно оборачиваюсь.

Через улицу ко мне бежит Либби, радостно выкрикивая мое имя.