Шрифт:
Втроем, Лебедев, Быков и Вася, пошли по залам - смотреть спасенные картины.
ЯБЛОКИ
Под вечер Дзержинский вышел из кабинета и сказал секретарю:
– Я похожу, поговорю с товарищами, а вы слушайте телефон.
На лестнице он обогнал двоих: первой шла женщина с измученным, усталым лицом, бледная, в ковровом платке и в старом порыжевшем пальто, за ней поднимался молодой чекист. "Задержанная, наверно", - подумал Дзержинский и еще раз оглянулся.
Поднявшись этажом выше и не постучав, он отворил дверь в кабинет одного из следователей. Следователь не удивился: Дзержинский часто бывал на допросах, сидел молча минут десять - пятнадцать, иногда задавал несколько вопросов, помогал следователю, советовал ему, как допрашивать, и уходил.
У этого следователя все было благополучно.
Он занимался делом монахов Николо-Угрешского монастыря, которые недавно устроили попытку контрреволюционного выступления против местных органов Советской власти. В Николо-Угрешском монастыре сотнями дневали и ночевали белогвардейцы, бежавшие из Москвы. В монастырских покоях митрополита нашли целую пачку контрреволюционных воззваний. Сейчас следователь, к которому зашел Дзержинский, допрашивал длинноволосого священника из монастыря. Дзержинский слушал и просматривал воззвания. Потом спросил:
– А какая связь была у вас с "Союзом приходских общин"?
– Главным образом личная связь, - ответил священник.
– А пулеметы где взяли?
– Пулеметы?
– переспросил священник.
– Ну да, пулеметы.
Священник помолчал, потом солидно ответил:
– Я лично в пулеметах не повинен, и митрополит тоже не повинен, но бывший дьякон, некто Суходольский, записался к вам в красное войско и взял у вас два пулемета.
– Для этого и записался?
– Не могу знать, - ответил священник.
Дзержинский зашел еще к двум следователям; один допрашивал бандита-налетчика, кудрявого и красивого парня с золотой серьгой в ухе, а другой - офицера. Офицер этот, когда его арестовали, отстреливался, а теперь говорил, что он вовсе не отстреливался, что это недоразумение и что его обязаны сию же минуту выпустить. Следователь нервничал. Дзержинский велел офицера увести, а следователю приказал как следует выспаться.
– У вас совсем измученный вид, - сказал он.
– Офицерик ваш видит, что вы полубольны, и издевается над вами. Отоспитесь, чаю попьете горячего, и он у вас живо заговорит. Спокойной ночи. Приказываю сейчас же лечь спать. Закройте за мной дверь на ключ и снимите телефонную трубку.
Он вышел.
Четвертый следователь, к которому зашел Дзержинский, был совсем молодым парнем. Дзержинский сел на стул возле двери и стал слушать. Молодой парень допрашивал простую женщину в старом порыжевшем пальто и в ковровом платке. Женщина говорила только "да" и "нет" и плакала.
– Почему вы ее арестовали?
– спросил вдруг Дзержинский у следователя.
– Как почему?
– За что вы ее арестовали?
– опять спросил Феликс Эдмундович.
– За что, почему, на каком основании?
– Я арестовал ее, товарищ Дзержинский, на том основании, что она пришла узнать о своем брате.
– Ну?
– И я...
– И вы?
– И я... ее... задержал.
– Так, - сказал Дзержинский, - так. Дайте мне дело, на основании которого эта гражданка арестована...
– Она спрашивала о своем брате...
– начал было молодой чекист.
– Я слышал, но мне нужно основание...
– Ее брат арестован.
– Довольно, - сказал Дзержинский.
– Мне надоело в десятый раз слушать одно и то же!
Его глаза потемнели.
– Вы совершили непростительную ошибку, - говорил он, - непростительную для большевика-чекиста. Вы арестовали ни в чем не повинного человека...
– По, Феликс Эдмундович...
– Не перебивать, когда с вами говорит ваш начальник! Вы поступили не как чекист. За второй такой случай я удалю вас из аппарата ВЧК. Поняли?
Молодой чекист, опустив глаза, сказал, что понял. Дзержинский повернулся к женщине.
– А брат ваш плохой человек, - сказал он, - негодяй-человек. В то время, когда все мы голодаем, да не только мы, но и дети голодают, братец ваш спекулирует хлебом, сахаром, солью, продает краденое у государства... Кстати, почему у вас такой истощенный вид? У вас дети есть?
– Есть, - кивнула женщина.
– Один?
– Нет, трое.
– А муж?
– Мужа моего убили, - тихо сказала женщина.
– Он под Петроградом убит; когда Юденич наступал, его и убили.
Она смахнула слезу.
– А на что вы живете?
– спросил Дзержинский.
– Стираю, - сказала женщина, - за больными хожу. Кто что даст.
– А брат вам не помогал?
– Нет, он у нас скупой очень. Голодным детям куска не даст...
Она заплакала.
– Я ему тоже стираю, - говорила она, - так он платит, как милостыню. "Я, - говорит, - твой благодетель, я тебе зимой сколько пшена передавал, а ты все требуешь". Разве ж я требую? Я прошу, - у меня дети голодные.