— Лукич! Бяда у нас! Учитель помер! — трагически голосом заявил Митрич, стянул картуз и свесил голову.

— Да что ты несёшь, старый пень! — враз побледнел председатель. — Ты с чего глупость такую взял? А? приснилось чего? Так пить меньше надо! Вот и не будет сниться! — присоветовал председатель Митричу.

— Чё сразу пить? Не пил я! Трезвый! На-ка вот, хошь, дыхну! Ха! — и Митрич дыхнул, быстренько придвинувшись к Ивану Лукичу, да так, что тот не успел отпрянуть. Председатель поморщился недовольно, затем удивлённо вскинул брови и протянул:

— Ты гляди-ка, и вправду не пил. Ладно, пошли, будем разбираться с твоим покойничком.

— Чего это он мой? — возмутился Митрич. — Обчественный он.

— Это ещё почему? — удивился Звениконь.

— Ну так, знамо дело. Учительствовать приехал, работа важная, обчественная. Стало быть, всё.

— Что всё? — с подозрением уточнил Иван Лукич.

— Стало быть, всё, что с Ляксандрычем приключится тоже обчественное дело, — серьёзно ответил Митрич.

— Разберёмся, — сказал, как отрезал председатель, и развернулся в сторону калитки.

Толпа дёрнулась за ним.

— Стоять! — рявкнул Иван Лукич, сообразив, что любопытные деревенские граждане потянутся следом за ним. — Так, Митрич, и ты, Степанида, со мной. Остальным ждать здесь, за калиткой! — приказал председатель. — Анна Сергеевна, ты за старшую.

Спокойная крупная женщина с косой вокруг головы, в чистом ситцевом переднике сурово кивнула, окинула взглядом притихшую толпу и перекрыла широкой спиной подходы к калитке.

— Так, это, Лукич, — занервничал Митрич. — Оно того-самого… Участкового звать надо… такие дела… — развёл руками дядь Вася.

— Разберёмся, — нахмурился Иван Лукич, отодвинул с дороги Василия Дмитриевича и шагнул к забору.

Тут уже я шагнул навстречу неожиданным гостям. Всё то время, что шли разборки и споры, я стоял, незамеченный никем, возле недоделанной беседки. Летняя кухня находилась в стороне от дорожки, проложенной к дому. От калитки, если специально не рассматривать двор, её не видно.

— Доброе утро, товарищи! — громко поздоровался я.

— Ой, ба-а-а-боньки! А покойничек-то и впрямь красавчик! — воскликнул всё тот же голос, который ранее сетовал на то, что я помер.

— А и вправду, Нинок, ты глянь-кось, какой парнишка. И голый! Митрич, и вправду голый-то! — подхватили женщины.

— Сильный!

— Учитель, а учитель! Ты какой предмет ведёшь? А то у меня дво-ойка-а-а.

— Ой, Галка, какая ж у тебя двойка? Тройка поди, а то и вся четвёрка! Целиком!

Толпа грохнула смехом.

— Ой, де-е-ва-а-ачки-и! Тут другой подход нужон! Столичный! Чай, не Петька твой деревенский, городской парнишка-то!

— Так в штанах-то у них одинаковое! — захохотала, видимо, та самая двоечница Галина. — Что у деревенских, что у столичных!

— И думают они одним местом! — подхватил кто-то.

— Ага, тем самым, на котором сидят! — женская компания разошлась не на шутку.

— И не стыдно вам! — пристыдила дамочек Анна Сергеевна. Ответить ей не успели.

— А ну, цыц, бабоньки! — рявкнул председатель и хотел что-то ещё сказать, но махнул рукой и уставился на меня, недоверчиво разглядывая.

— Доброе утро, Иван Лукич.

— Какое оно доброе! — махнул рукой председатель.

— Доброе утро, дядь Вася, — кивнул мужичку.

Дядь Вася смотрел на меня, раскрыв от изумления рот. Картуз выпал из его рук, и это включило речевой аппарат растерянного Митрича.

— Так ты чего… не помер что ли? — выдохнул Митрич.

— Так с чего мне помирать-то? Жив, здоров и невредим. Чего и всем добрым людям делаю, — добродушно ухмыльнулся я.

— Так чего ж ты тогда в гробу лежал-то? А? — заверещал Митрич. — Примерял или что? А всё ты, Стёпка! Сбиваешь молодёжь с пути! Головы дуришь! Вона, смотри, тоже примерял гробовину! — дедок развернулся к старушке, грозя пальцем.

— Да ты бы помолчал! — рявкнула баба Стеша, уперев руки в бока. — Перебаламутил всю деревню, а теперича я виноватая! Кто ко мне спозаранку в дом ворвался, вопя? Ты! Кто орал: помер, помер! Ты! Кто кричал: довела домовиной до микарда? Тоже ты!

Степанида шагнула к Митричу и ткнула ему указательным пальцем в лоб.

— Ты чего, Стёпа? Ты это брось! — растерянно забормотал Митрич. — Ну, ошибся, с кем не бывает. Окна-то мутные. Не разглядел. А ты чего в гробу делал, Ляксандрыч? Зачем меня в заблуждение ввёл? А ещё учитель! — возмутился дядь Вася, разворачиваясь ко мне.