— Но почему вы ничего не делаете? — возмутился я.

— Да сколько уж делали… — снова вздохнул Юрий Ильич. — И участковым стращали, и на товарищеский суд вызывали, и увольнением грозили, всё бестолку… Покается, месяц, другой, третий держится, а потом кто-то попросит помочь, ну и поставит бутылку за работу… — директор махнул рукой…

— Угу, невиноватая я, он сам пришёл, — проворчал я.

— Что, простите? — не расслышал Свиридов.

— Да это я так… Так что же Володя?

— Володя люто ненавидит пьянство… Капли в рот не берёт. Одноклассники одно время пытались его из-за этого дразнить, но у мальчишки железный характер, быстро всех на место поставил. Не поверите, он и в одноклассниках практически выработал презрение к пьянству, — заявил директор.

«Похоже, вот и неформальный лидер нарисовался в моём классе», — отметил я про себя.

— Да, вы что-то говорили про алкоголь и варварство.

— Ах, это, — смутился Юрий Ильич. — Видите ли, дед Володи очень любил читать. Василий тоже по молодости уважал книги. Вы удивлены?

— Нисколько, — пожал я плечами. — Почему любовь к чтению должна вызывать удивление?

— Ну, всё-таки несколько нетипичный случай для сельской семьи. Во всяком случае, у нас обычно материальное предпочитают духовному, — чуть смущённо пояснил Свиридов.

— Мне кажется, это один из тех мифов, которые не соответствуют действительности, — заметил я.

— Возможно… Так вот, Володя тоже очень любит читать. Один из его любимых писателей — Джен Лондон…

В голове вспыхнуло смутное воспоминание, хотя я никак не мог понять, как могут быть связаны Джек Лондон и алкоголь. Что-то знакомое, но я никак не мог уловить суть, хотя Лондона уважал и перечитал все книги, которые смог достать в своей советской молодости, да и потом, на пенсии с удовольствием читал произведения любимого автора.

— Так вот, когда умер дедушка Володи, именно я снабжал мальчика книгами. У меня хорошая домашняя библиотека. Вот в биографии писателя мальчик и вычитал о том, что алкоголизм — это порождение варварства, и держит оно человечество мёртвой хваткой со времён седой старины… — Юрия Ильич задумчиво нахмурился. — Дальше запамятовал.

— И собирает с него чудовищную дань, пожирая молодость, подрывая силы, подавляя энергию, губя лучший цвет рода людского… — процитировал я, вдруг ярко вспомнив эту цитату.

Однажды я её использовал в презентации, которую готовил для своих шалопаев по просьбе завуча по воспитательной работе. «О вреде курения и алкоголизма», — обычное дело для школы, в последние годы стало модно приглашать или участкового для беседы, или нарколога. Толку никакого, но галочка в трёх ведомостях стоит: в школьной, полицейской и у школьного психолога.

— Любите Джека Лондона? — с затаённой радостью поинтересовался Юрий Ильич.

— Каюсь, грешен. В смысле, есть такое дело, — тут же исправился я.

«Саныч, что-то ты рановато расслабился, за словами следи. Директор, конечно, мужик нормальный, но всё равно стоит думать сначала, а потом уже ляпать на автомате», — поругал сам себя мысленно.

— Так почему Семён Семёнович так переживает за Свирюгина младшего? Может, для начала стоит заняться укрощением старшего? А младший вроде и так со всех сторон положительный парень, — выдвинул я идею. — Вы говорите, что у Василия Свирюгина особые отношения с техникой, и сын в него пошёл. Но с чего-то же старший пить начал?

— Как отец умер, так и ушёл Василий в запой.

— Припоминаю, что-то такое Серафима Николаевна говорила… — нахмурился я. — Может, его закодировать?

— Что, простите? — изумился Юрий Ильич.

Я растерялся, пытаясь припомнить, зашивали алкоголиков в советское время, или нет. ЛТП — лечебно-трудовые профилактории существовали, точно знаю.

— Вы, наверное, про новшество? — сообразил Свиридов.

— Наверное, — осторожно согласился я, надеясь, что директор сейчас пояснит, что имеет в виду.

— Вот недавно в газете передовица была, про трудовые профилактории… К сожалению, Егор Александрович, это не наш случай… — вздохнул Юрий Ильич.

— Да почему же? — возмутился я. — Вызвать участкового, жена заявление напишет, потом суд и в профилакторий на лечение.

— Сразу видно, что вы городской житель, — печально улыбнулся директор. — Серафима на это никогда не пойдёт.

— Да почему же? — повторил я и едва закончил говорить, сообразил простую истину: потому что для деревенской женщины — это позор. И пускай на дворе не девятнадцатый век, и разводы имеют место быть, но разведёнка — это как осетрина второго сорта, а то и третьего. А по доброй воле посадить мужа за решётку, и неважно, что там его будут лечить, — этого в деревне не забудут никогда.