Работать пришлось много, но окупилось это хорошо. Потеряв около двадцати трех процентов денег на запутанных схемах вывода, мы с Сахаровой, каждый, получили по четыре с половиной миллиона йен, которые девушка обналичила по своим связям. Не великие деньги, если так подумать, всего пара лет работы обычного офисного клерка. Поэтому я и не хочу больше работать. Бессмысленная трата времени и сил, высасывающая душу, лишающая будущего и возможности развиваться.

Нужно придумать что-то другое.

Придумать не получилось. В темноте вечера, прямо посреди улицы, по которой я неторопливо возвращался домой, на моем пути встал человек, сложивший руки на груди.

— Ага, — скрипуче сказал человек, — Я так и знала, что ты долго не усидишь со старыми алкашами. А пацаны тебя стремаются, не стал бы ты им бухачку портить! Вот такой вот ты абрикос.

— Хорошая дедукция, — похвалил я Хиракаву Асуми, останавливаясь перед ней на расстоянии, чтобы совсем уж не нависать, — И?

— Хм, — выдохнула та, подходя поближе самостоятельно и задирая голову, чтобы сверкнуть своими ярко-синими глазами, — Идём, покажу кое-что.

Схватив меня за руку, одноклассница целеустремленно потащила меня за собой. Сопротивляться я не стал, всё-таки, сегодня весь день был зарезервирован под бессмысленные поступки и телодвижения, так что сыграть на руку девушке, которая полгода себя вела практически примерно — было правильно.

Вели недалеко и в относительно знакомые места, то есть на квартиру, которую снимали для Хиракавы. Причем, решительно затолкав меня внутрь и щелкнув замком, Хиракава продолжила хранить таинственное молчание. Это уже было слегка неконструктивно.

— Единственное, что я здесь не видел, — постановил я, внимательно оглядев комнату, — Это ящики с твоим нижним бельем.

— Ага, — кивнула разувшаяся девушка, сверлящая меня взглядом, — Именно его я тебе и собираюсь показать…

И, что интересно, не обманула, причем начав с уже надетого на неё саму. Таким оно пробыло недолго,

Поцелуи, объятия, попытки порвать ткань моего костюма особо крепкого пошива, обнажение тел, вздохи, пыхтение, нетерпеливое недовольство при виде презерватива, подзатыльник, глухой вскрик решительно действующей девушки. Секс. Он идет по нарастающей, стремительно и беспощадно. Дорвавшаяся до половой близости «надевшая черное» ненасытна, впрочем, как и я, уже полгода как не видевший женщины. Затем вынужденный перерыв глубокой ночью, кому-то нужно добежать до ближайшего комби за новыми презервативами, а кто-то угрожает этому кому-то, что если он не вернется…

Он возвращается. Снова секс. Глухие вскрики, истерзанная крепкими зубами подушка, сломанные держатели на ручке душа, разлившийся шампунь, попытка укусить меня, новый подзатыльник. Возмущение, страсть, секс. Утро.

Раннее утро. На готовящегося встать и уйти меня голой женщиной вывален ящик из комода, в котором были сложены её трусы и бюстгальтеры. Чистые, разумеется.

— Я обещала показать! — в улыбке Хиракавы мало от самой улыбки, скорее лишь попытка сделать что-то иное, нежели стонать на мне или подо мной еще и еще. Вырваться из транса, куда кануло последние несколько часов.

— Обещания надо держать, — киваю я, вставая.

— Я хочу еще! — мне вешаются на шею, — Мы…

— Если хочешь, то да.

Пора домой, поднимать семью на пробежку. Долг зовёт.

///

Она тряслась под душем, причем вся по разному. Ноги ходили ходуном, между ними аж всё вибрировало и сжималось, живот бурчал так, что даже соседи, наверное, слышали. Руки, плечи, голова, всё ходило в своем, особом, ритме. В мозгах было пусто и зудело. Всего было два желания — попить воды и, чтобы внезапно вернувшийся Акира засадил туда, где сейчас стало пусто. Продолжил волшебство.

Ледяная вода лупила по дёргающемуся телу, Асуми её вообще не чуяла. Не до того было. Её колбасило так, как не колбасило еще никогда.

Причем, это она могла бы утверждать, если бы могла в данный момент утверждать хоть что-нибудь — дело было отнюдь не в Акире Кирью.

Совсем не в нем.

То, что они устроили — было очень классно, но временами. Когда он нависал над ней, весь такой невозмутимый, здоровый и рельефный, Хиракава прямо таяла, завершения у неё шли одно за другим, как будто прорвало. Но вот когда она занимала верхнюю позицию и скакала, пялясь на это невозмутимое табло, снявшее, к её счастью, очки, то волшебство нехило так развеивалось, а вот неприличный хохот из груди не рвался лишь потому, что слишком большой кайф получали другие органы, можно было отвлечься на них. Так что да, ни о какой сумасшедшей влюбленности речи тут уже не шло, а трясло хафу совершенно по другому поводу. Если так можно было выразиться.

Дело было в том, что вишенка Асуми созрела давным-давно, требуя себе положенного по природе с нехилой такой силой. Будучи хафу, Хиракава прекрасно понимала, что сексуальная неразборчивость с её родословной — это прямой путь вниз по социальной лестнице. Никакой натурный «надевший черное», с кем она могла бы замутить, не стал бы сдерживать свой язык, да и рассматривать их отношения как нечто серьезное. А перебирать, прыгать из постели в постель — это всё. Для хафу.

Поэтому она нацелилась на мрачного высокого очкарика, который бы точно не стал ни о чем трепаться. Только выяснилось, что она ему нафиг не нужна. Этот вопрос был решаемый, но, как говорится, пока вопрос решается — дракона надо кормить. От того Асуми и была девственницей… ну, в общем, метафизическом, плане. Дракон кривился, жаловался и кряхтел, но «ел» разные всякие игрушки. Это позволяло очень темпераментной девушке кое-как жить, хотя, надо сказать, что пару раз она едва не сорвалась на том же Кирью, благо последний умел охладить даже очень горячую… голову.