Басим улыбнулся. Он мог себе позволить улыбаться хоть целый день.

Дела шли лучше, чем когда-либо. Лучше, чем когда Басим мальчишкой впервые вышел на эту площадь помогать отцу, а розовокожие толпами переплывали Круглое море за шелками и льном. До того, как розовокожие сделали город частью Союза, прибрали торговлю к рукам и пустили её прахом. До того, как гурки захватили город и вовсе прикрыли торговлю. Теперь Пророк отправился туда, куда отправляются пророки — вроде как на небеса, хотя скорее в противоположную сторону, — гурки убрались восвояси, Дагоска снова принадлежала дагосканцам, а дела шли лучше прежнего.

— Эти по шестьдесят за тюк, — невозмутимо сказал Басим.

— Шестьдесят? — взвизгнул мужчина от возмущения. — Да пятьдесят — уже грабёж!

— И всё же цена шестьдесят.

— Могу дать пятьдесят пять, но ни монетой больше.

Басим улыбнулся. Пятьдесят пять казались бы безумной ценой в прошлом сезоне, но цены всё росли. Он твёрдо стоял на шестидесяти — вдвое больше того, что сам заплатил.

— Шестьдесят, — повторил он, — такая цена.

Можно было подумать, что раз розовокожие прикончили отца Басима в одну из своих бесконечных чисток, разорили дело и превратили Дагоску в кровавые руины своей продажностью и бездарным управлением, он должен был бы особенно наслаждаться, обдирая этого обгоревшего ублюдка из Союза. Но Басим не делал различий. Он с равным удовольствием обдирал бы людей из Сулджука, Стирии, Старой Империи, Севера, Гуркхула, Кадира, Яштавита или даже других дагосканцев, представься такая возможность. Предрассудки — роскошь, которую не может себе позволить ни один стоящий торговец, всегда говорил его отец. До того, как его вздёрнули.

— Товар высшего качества, друг мой, — сказал Басим, хлопнув по тюку и подняв облачко пыли. — Кадирский хлопок, с тучных склонов долины Розин. Лучше не найдёшь! — На самом деле хлопок был так себе, если не хуже, плохо упакованный с какой-нибудь засушливой плантации в глуши, но честность — это для церкви, а не для рынка. Этот чёртов розовокожий олух всё равно не отличил бы одно от другого, да и не стал бы, даже если б умел. Сейчас продавалось любое барахло.

Розовокожий прищурился, изображая подозрительность:

— Не пытаешься надуть меня?

Басим презрительно фыркнул:

— Во-первых, я живу своей репутацией. — Репутация у Басима была так себе, если не хуже, но никого это не волновало — его товар расхватывали как горячие лепёшки. — Во-вторых, я бы не посмел. — Хотя на самом деле он посмел бы что угодно, если бы цена была правильной, и частенько так делал, пока дела не пошли настолько хорошо, что в этом отпала нужда. — В-третьих, разве можно обмануть человека с таким острым чутьём? — Этот розовокожий был тупицей и хвастуном, который каждое утро обманывал сам себя, воображая себя торговцем. — Но ради бога, друг мой, если найдёшь цену получше — иди с миром, я недолго прожду нового покупателя.

В конце концов, за морем машины требовали корма. С каждым днём их становилось всё больше, и жрали они всё больше.

И Басим повернулся к бурлящему морю покупателей, заполонивших рынок.

— Ладно! — сказал розовокожий, как от него и ждал Басим. — Ладно. Шестьдесят за тюк. — И он достал кошель и начал с кислой миной отсчитывать монеты.

— Не пожалеешь, друг мой, — сказал Басим, которому было совершенно плевать, пожалеет этот розовокожий идиот или нет. — Сто тюков на пристань! — гаркнул он сыну, чьи плечи поникли, когда тот стал собирать носильщиков.

Мальчишка не горел желанием. Вечно витал в облаках. Совсем не такой, каким был Басим в его годы, работая на отца. Такой жадный до знаний! Но и до девчонок тоже. Он нахмурился, глядя вслед сыну. Может, он и впрямь слишком суров с парнем, как вечно твердит жена. Но справедливость — это для церкви, а не для рынка. А у Басима уже давно не было времени на церковь.

В конце концов, дела шли отлично. Дела никогда ещё не шли так отлично.

Он повернулся к следующему розовокожему, взмокшему от пота невежде-торговцу, потирая руки:

— Как же нам сегодня обогатить друг друга?

***

— Не нравится мне это, — пробормотал Йенс, наблюдая за тем, как его люди обслуживают прядильные машины. Слишком много открытых деталей. Колёса, ремни и приводные валы так и мелькают.

Он размышлял, когда случится следующая беда. Можно ли вообще называть это несчастным случаем, если знаешь, что он неизбежен? Знаешь, что вопрос не в том, случится ли, а когда именно? Он поморщился и потёр переносицу. Плохо спал. Не мог нормально спать после того последнего случая. До сих пор слышал крики той девушки.

— Поосторожнее, ребята! — крикнул он, шагая по цеху, похлопывая по спинам, показывая большой палец, подбадривая работников. — Поаккуратнее, ладно?

Йенс говорил Цайтзеру о своём беспокойстве насчёт безопасности, но тот и слушать не хотел.

— Ты мастер, а не нянька, — отрезал он тогда. — Безопасность не твоя забота, твоё дело — наматывать нить на катушки.

Столько стридов нити, сколько могут выдать человек и машина.

Появился крупный новый заказ. Важный клиент. Валлимир, что ли, из Валбека — ткёт из этого новые ткани на своих чёртовых огромных водяных станках. Вечно новые клиенты. Вечно станки побольше. Вечно больше стридов нити, с визгом слетающей с валиков. Этот визг напоминал ему крики той девушки. Не может быть хорошо для машин — работать так быстро, так долго.