В конце концов, не выдержав чудовищного напряжения, корабли нападающих стали один за другим выходить из боя и отступать на прежние позиции для перегруппировки и восстановления мощностей. На лицах Хиляева и Красовского застыло выражение мрачного недоумения пополам с бессильной яростью. Они никак не могли взять в толк — почему? Почему эти безумцы, имея вдвое, а то и втрое меньше кораблей, продолжают так неистово сопротивляться? Да еще и нападают, лезут на рожон при первой возможности? Откуда в них эта самоубийственная решимость, это ослиное упрямство и наплевательское отношение к собственным жизням?

Но размышлять над загадками человеческой психологии времени у них не было. Потому что стоило «черноморцам» хоть немного перевести дух и, так сказать, залатать пробоины, как Демид Зубов, на свою и их погибель, вновь ринулся в бой. Как и прежде, он сам возглавил атаку, стоя на мостике лейб-линкора «Москва», окруженный кораблями двух лучших, гвардейских дивизий — Преображенской и Семеновской. Эти громадные дредноуты с золотыми двуглавыми орлами на носах неслись сквозь космос, извергая потоки плазменного огня, круша и сминая все на своем пути. За ними, чуть поодаль, пристроились остальные верные диктатору соединения. И пусть большинство из них уже изрядно поистрепались в предыдущих схватках, но по-прежнему рвались в самое пекло, словно алчущие крови демоны.

Эскадра Зубова вновь с лихим кавалерийским посвистом врубилась в еще не до конца перестроившиеся порядки османов. Да, при этом они теряли много бортов, подставляясь под перекрестный огонь, но упорно, методично продвигались вперед. Казалось, этим фанатикам важнее деморализовать врага, посеять панику в его рядах, нежели сохранить собственные жизни.

Не готовые к столь дерзкому и стремительному натиску османы дрогнули. Не привыкли они к таким свирепым схваткам, с безоглядной решимостью и презрением к смерти. Ведь совсем недавно русские сами бежали от них, поджав хвосты! А тут — словно с цепи сорвались, в горло вцепились бульдожьей хваткой и рвут вперед, несмотря ни на что… Многие капуданы, едва завидев приближение кораблей «преображенцев» и «семеновцев», спешили убраться с их пути, не вступая в бой. А самые робкие или благоразумные и вовсе самовольно покидали строй, выходя из сражения.

Впрочем, даже столь отчаянная атака Гвардейской Императорской Эскадры не могла в одночасье переломить ход битвы. Слишком велико было численное превосходство черноморско-османского флота. На место каждого убегающего из сектора боя или подбитого корабля тут же вставали два новых, свежих, рвущихся в битву. Особенно ощутимую лепту в общее дело вносили соединения адмиралов Гуля и Красовского. 27-я и 10-я «линейные» дивизии быстро пришли на помощь дрогнувшему было космофлоту Ясина Бозкурта и его командирам. Османы в итоге пришли в себя и контратаковали…

И вновь Демиду Зубову пришлось с проклятьями отводить назад свою потрепанную гвардию. Слишком много великолепных кораблей и его лучших людей он потерял в последней безумной атаке. Требовалась передышка, чтобы заделать пробоины, подлатать энергетические щиты, да и просто дать экипажам краткий отдых. Конечно, контр-адмирал прекрасно понимал, что это — лишь краткая отсрочка неизбежного. При таком раскладе рано или поздно его эскадра будет перемолота в труху, как бы отчаянно ни сопротивлялась. Но пока в его распоряжении оставался хоть один верный корабль, хоть один преданный космоморяк, Демид Александрович был намерен сражаться до конца.

На траурно-мрачном от усталости и напряжения лице Зубова не дрогнул ни один мускул, когда он повернулся к Тисе — своей верной спутнице и советчице. Лишь в самой глубине его черных глаз мелькнуло и тут же погасло что-то похожее на обреченность пополам с тоской.

— Ты должна немедленно покинуть мой флагман и расположение флота, — отрывисто бросил Демид, словно отдавая приказ. — Лети под защиту крепости Кронштадт, там тебе ничто не будет угрожать.

— Что?! Нет! Я не оставлю тебя здесь одного, мой адмирал! — с жаром воскликнула Тиса, красивое лицо которой исказилось от волнения и негодования. Ее казалось хрупкие плечи затряслись то ли от страха, то ли от бешенства. — Мое место рядом с тобой, что бы ни случилось! Вместе до конца, ты же обещал!

Она яростно сверкнула своими глазами, в которых, казалось, плескалось неподдельное отчаяние. Но затем, словно осененная ужасной догадкой, вдруг сникла и спросила упавшим голосом:

— Ответь мне честно… Мы проигрываем эту битву, да? Признайся, у нас нет шансов выстоять?

— Сейчас трудно сказать с уверенностью, но сил у нас точно меньше, чем у врага, — печально констатировал контр-адмирал Зубов, устало откидываясь в командирском кресле. Его лицо, обычно решительное и волевое, сейчас осунулось и посерело от понимания происходящего и неизбежности поражения. — Я ведь рассчитывал, что своими стремительными атаками смогу вначале рассеять и деморализовать османов, а уж затем, пользуясь замешательством Бозкурта, разобраться с основными силами «черноморцев». Но, к сожалению, как видишь, эта тактика не удалась — их просто слишком много, а главное — они, как и мы желают драться до конца. На каждый наш залп они отвечают двумя, на каждый таранный удар — тремя контрвыпадами. И, что хуже всего, успевают прикрывать и эвакуировать свои поврежденные корабли до того, как те получат критические повреждения. Эх, будь у меня сейчас хотя бы вдвое больше кораблей…

Контр-адмирал с досадой стукнул кулаком по приборной панели управления, и этот жест красноречивее всяких слов говорил о том бессилии и отчаянии, что сейчас владели молодым человеком. Демид Александрович чувствовал, что победа ускользает из рук, что фортуна отворачивается от него. И это бесило его, злило до зубного скрежета.

Тиса, все это время неотрывно следившая за боем на голограмме тактической карты, конечно же, тоже прекрасно видела и понимала безнадежность их положения. Ее совершенный электронный мозг, способный просчитывать миллионы вариантов и комбинаций в минуту, уже давно пришел к неутешительному выводу — исход сражения предрешен. Чуда не случится, враг возьмет верх. Это лишь вопрос времени. То, что она сейчас заламывала руки и чуть ли не плакала, было лишь театральной постановкой, рассчитанной на Зубова и всех находящихся сейчас в рубке линкора «Москва».