Я притягиваю его рот к своему, и его бедра медленно раскачиваются, когда наши языки встречаются. Прижимая меня ближе, мы начинаем двигаться вместе. Он наполовину вытаскивает член, прежде чем снова погрузиться в меня, каждый медленный толчок вызывает еще один всхлип, еще один стон, когда мое тело оживает, желая большего, нуждаясь в большем.

Я вижу это в его глазах, когда он наблюдает за мной. Нерешительность, сострадание. Он так старается, сдерживается только ради меня, ждет моей подсказки. Я хочу всего, все, что он мне даст, но в основном я просто хочу его.

Мои ногти впиваются в его плечи, когда он погружается немного глубже, немного жестче. Когда его член касается этого труднодоступного места, мои глаза закатываются, а голова падает на подушки.

— О черт, — кричу я, впиваясь ногтями в его бицепсы.

— Господи, Дженни, — он продвигается вперед. — Ты убиваешь меня.

Мои пятки впиваются в его задницу, когда он приподнимает мои бедра над кроватью, а мои пальцы запутываются в его волосах, цепляясь изо всех сил, пока он возносит меня выше, чем я когда-либо была.

Гаррет оставляет горячие, влажные поцелуи на моей груди, его прерывистое дыхание обдает каждую из них. Его губы скользят по моему горлу, и он запускает пальцы в мои волосы, глядя на меня сверху вниз, когда его кожа касается моей.

— Невероятно. Так чертовски красиво, что это невероятно.

— Гаррет, — его имя звучит сдавленно и искаженно, почти до неузнаваемости, когда мой позвоночник дрожит, глубоко в животе разгорается огонь, и он двигается быстрее, проникая глубже. Его бедра прижимаются к моим, создавая то трение, в котором я не знала, что нуждаюсь, и весь мой мир начинает рушиться. — О, мой Бог, Гаррет, пожалуйста.

Кончики пальцев вдавливаются в мою челюсть, удерживая меня в плену.

— Я не могу поверить, насколько я влюблен в тебя. Это чертовски умопомрачительно.

Я не могу ясно мыслить, когда он вот так смотрит на меня, как будто впервые видит в цвете. В моей голове царит удивительный беспорядок, где все, что я знаю, это то, что каждая частичка меня загорается от его прикосновений, дает мне понять, что прямо здесь, с ним, я именно там, где мне всегда было предназначено быть.

Мои глаза щиплет от слёз облегчения. Никогда раньше я не чувствовала себя настолько настоящей, как с ним, и я не могу объяснить, какое это чувство свободы — быть собой, без необходимости прятаться. После всех этих лет, всей боли, я наконец нашла свою идентичность, своё место в этом мире. Пелена страданий спадает, оставляя лишь крошечный осколок — напоминание о том, что сформировало меня, привело к тому моменту, в котором я не хотела бы изменить ни единого элемента.

Я хватаю его волосы, притягивая его лоб к своему, пока он приближает нас к финишной черте. Всё вокруг покалывает, сжимается, втягивая его глубже, словно я не хочу, чтобы это заканчивалось. Но я знаю, что дольше выдержать просто не смогу.

Глаза Гаррета перемещаются между моими, читая мои мысли.

— Я тоже, детка, — уверяет он.

Его рот обрушивается на мой, когда он толкается во мне, проглатывая крик, вырывающийся из моего горла. Когда мы соединяемся, все, что я вижу, — это звезды, которые он так легко повесил в моем небе.

Сильные руки прижимают меня к широкой груди, и Гаррет перекатывает нас на бок, шепча, как сильно он меня любит, пока держит.

Я так долго убеждала себя, что мне лучше быть одной. Я так привыкла к своей независимости, говорила себе, что она нужна мне, чтобы быть сильной, что не осознавала, насколько одинокой я себя чувствовала.

Затем Гаррет стал лучшим другом, партнером, который был рядом со мной и держал меня за руку. И мир кажется намного менее страшным, когда мы сталкиваемся с ним вместе, а не по отдельности. Я больше никогда не хочу расставаться с этим чувством.

Губы Гаррета касаются моего плеча, прокладывая дорожку к моей шее своим прошептанным обещанием.

— Я никуда не уйду.

А он не уходит. Я просыпаюсь утром в пустой, смятой постели, но слышу его. Из кухни доносится тихое жужжание музыки, топот его ног, звяканье сковородок.

Я надеваю его рубашку, закатываю рукава до запястий, ровно застегиваю пуговицы и иду по коридору. Я нахожу его готовящим на плите в одних боксерах, утопающим в солнечном свете, льющемся через окна, как будто его место именно здесь.

Он улыбается мне через плечо — захватывающее дух зрелище.

— Доброе утро, солнышко, — притягивая меня ближе, он целует мои губы, обводя линию подбородка, изгиб горла. Он заканчивает громким поцелуем на моей щеке и хлопком ладонью по моей заднице. — Как тебе нравятся мои яйца?

Должно быть, я совсем дура, если считаю ответ оплодотворенным.

Вместо этого я откашливаюсь, заправляю волосы за ухо и задаю настоящий вопрос.

— Можно ли съесть просто пирог?