Разумеется, от того, что он кого-то накажет, случайных людей не перестанут убивать возле мусорки. Он прекрасно знал эту публику, хорошенько распробовал за годы в криминальной хронике. Их ничто не остановит, ни расстрел, ни даже самые изощренные казни. Те, кто идет на такие дела, всегда уверены, что наказание обрушится на кого-то другого, а они как-то выкрутятся, или просто менты не найдут.

Да, они не перестанут. Но бояться будут сильнее. Станут ходить, оглядываясь.

И мстить он будет именно этой штукой. Он оторвал ствол от виска и любовно погладил его вороненый бок. С помощью этой штуки. А если потребуются другие штуки – он будет искать их на Жадине или на той же Комаровке. Отсюда и туда, и туда добираться очень удобно.

Он пошел на кухню, отодвинул пустую салфетницу, начал разбирать пистолет прямо на клеенке. Оружие нуждалось в хорошей чистке. А побриться можно и потом…

И тут затрещал телефон.

Черский вздрогнул. Он как-то и не подумал, что в квартире есть телефон и кто-то может ворваться сюда, просто накрутив несколько цифр. Хотя, казалось бы, очевидно, что телефон должен быть.

Первым порывом было вскочить и расстрелять проклятый аппарат. Но оружие было в разобранном состоянии.

Так что Черский просто доковылял в коридор и снял трубку.

– У телефона, – буркнул он.

– Вас беспокоит капитан милиции Казуро. Я по поводу убийства вашей сожительницы…

Черский припомнил, как приходил грузный, но при этом сравнительно молодой оперативник, почему-то не в униформе, а в лоснящейся черной куртке из кожи молодого дерматина, и долго выяснял обстоятельства дела.

Что вполне логично.

Убийство же. Дело серьезное.

Оставалось непонятным, откуда этот капитан милиции Казуро знает его новый телефонный номер.

Черский, в принципе, не возражал. Раздражало другое: раз этот капитан милиции смог так быстро, меньше чем за день, узнать его номер – не смогут ли сделать то же самое и бандиты? Наше время устроено так, что у бандитов даже больше возможностей, потому что им закон не писан и за отстрелянные патроны можно не отчитываться.

Но ладно, об этом можно подумать потом. Черскому были нужны знакомства в милиции. И не нужны проблемы с милицией. Поэтому он ответил как можно спокойней:

– Да, я понимаю. Если не отвечал – прошу простить. Сами понимаете – забухал.

Это была очень журналистская подробность – даже если неправда, то звучало как достоверное. Он знал, что милиция часто с этим встречается.

– Но отошли уже?

– Да, отошел.

– Можете подъехать? УВД Заводского района, на улице Передовой. Знаете, где это?

Черский обомлел. Сейчас подъедет, войдет – а выйти ему уже не позволят. «Военкомат – страна чудес, туда зашел и там исчез».

А потом сообразил: все в порядке. Раз приглашают – значит, у них на него ничего нет. Хотели бы взять – брали бы прямо по месту жительства, раз уж выяснили, где он живет. Даже в нашу эпоху развала милиция не настолько поглупела, чтобы предупреждать заранее тех, кому хорошо бы податься в бега.

Поэтому он перевел дыхание и сказал:

– Не знаю, но выясню.

– Когда вам удобно подъехать?

– Да, в принципе, я сейчас в любое время свободен, – произнес Черский и невольно покосился на разобранный пистолет, который так и чернел на клеенке.

Хотя голос родной милиции и доносился только из телефона, но он невольно напоминал: личное оружие ей понятно, но все равно незаконно. Так что Черский невольно прикрыл динамик ладонью и очень внимательно выслушивал инструкции о том, как пройти к УВД Заводского района.

***

Адрес у УВД был немного зловещий: улица Передовая, дом 13.

Он никогда не бывал в этих местах – все-таки Чижи даже по меркам Заводского района располагались настолько на отшибе.

Первое время вокруг были привычные пятиэтажки-хрущевки с дворами, где деревья уже разрослись настолько, что получился настоящий город-сад. А потом они внезапно закончились, и он оказался перед открытым пространством железной дороги и какой-то чумазой фабрикой на той стороне.

Это и была улица Передовая. Черскому было тут немного неуютно. Хотя, если задуматься, город – это и есть индустрия и административные здания. А жить просто так можно и в деревне.

Даже здания на этой улице были старыми, трехэтажными, из двадцатых годов, когда железные дороги, фабрики и пролетарии считались действительно чем-то передовым.

Когда-то оранжевое здание УВД уже облупилось, с него кое-где уже осыпалась штукатурка. Но все равно оно внушало невольное уважение: две фальшивые колонны возле полукруглого входа, аккуратно зарешеченные окна на всех этажах (причем на первом этаже прямоугольные, на второй ромбиком, а на третьем просто вертикальные). На третьем этаже, прямо над входом, нависал балкон, совершенно пустой. Может, дело было в горьком запахе со стороны железной дороги, а может, в воспоминаниях о какой-то революционной романтике, но Черский легко представил те времена, когда домики в Заводском районе были маленькие и деревенские. И вот пролетариат собирается перед этим особняком, зажатый с одной стороны линией застройки, а с другой – полотном железной дороги. На балкончик выходит особо уполномоченный комиссар в черной фуражке и кожанке и зачитывает населению решение партии.