«Иракско-американские отношения были столь близкими, — пишет саудовский генерал, принц Халед, — что, когда 17 мая 1987 года иракская управляемая ракета «Экзосет» по ошибке поразила американский военный корабль «Старк», убив 37 американских моряков, инцидент быстро замяли, а Ирак уплатил США 27 миллионов долларов компенсации».

Можно думать также, что Ирак исходил из того, что стратегический характер присутствия американских ВМС в Заливе целиком определяется соперничеством двух сверхдержав, тем более что так ставился вопрос и высокими должностными лицами США. Еще в 1980 году бывший командующий СЕНТКОМ Дж. Крист заявил: «США находятся в Заливе с 1949 года, и пока здесь присутствуют русские, мы вряд ли закроем свои цейхгаузы».

А в феврале 1990 года, во время своих визитов в страны Персидского залива Дж. Келли специально прозондировал отношение прибрежных аравийских государств Залива к длительному нахождению здесь американских ВМС — значит, дело было не в «агрессоре Саддаме». Речь шла о подлинной армаде; уже к 17 января 1991 года американская группировка в зоне Залива насчитывала 441 тысячу человек, более 2930 танков, около 1950 орудий и реактивных систем залпового огня, более 1700 современных боевых самолетов и 94 боевых корабля, включая 6 многоцелевых авианосцев.

Российское присутствие в этом регионе и ранее не было соразмерно американскому, но это ничего не меняло в общем контексте эпохи соперничества двух сверхдержав. В контексте же ее окончания версию о сознательной провокации со стороны США можно считать более чем обоснованной. А то, что в ряду американских мотивов безраздельно господствовали «нефтяные», всерьез отрицалось разве что «демократически» взбудораженным советским общественным мнением. По крайней мере, в самих США в начале кризиса согласно опросу, проведенному газетой «Вашингтон пост» и телекомпанией Эй-Би-Си, 63 % респондентов считали, что отправка американских войск в Персидский залив вызвана стремлением Дж. Буша установить контроль над крупнейшими нефтяными регионами, чтобы не допустить резкого подъема цен в условиях уже начавшегося спада в американской экономике.

Решающую роль нефтяные соображения [157] сыграли и в выборе тактики мощных, непрекращающихся и деморализующих противника воздушных налетов. США вовсе не были уверены в легкой, а главное, скорой победе на суше. Ведь уже после того, как Ирак был разрушен беспрецедентной войной с воздуха и речь шла о переходе к завершающей сухопутной операции, Нормана Шварцкопфа, по его собственному признанию, мучил по ночам кошмар «массовых потерь». А на театре военных действий Коалицией уже было подготовлено 18 тысяч госпитальных коек. Но главное — 15 января 1991 года, при обсуждении вопроса в узком кругу, когда Буш изрек: «Наше превосходство в воздухе станет решающим элементом», словам этим предшествовали сложные финансово-экономические выкладки, неопровержимо доказавшие, что затяжная война неизбежно приведет к повышению цен на нефть.

Один из британских министров заявил тогда же: «Мы добиваемся гарантий того, чтобы цены на нефть были низкими на протяжении 10 лет».

Словом, бессмертная операция «Лиса на рассвете», регулирующая цены на бананы. [158]

То, что целью США было вовсе не урегулирование конфликта, уже в начале 1991 года было совершенно очевидно. Об этом говорили как практическое их неучастие во всех попытках найти мирное решение, так и, в особенности, армада, направленная в зону Залива — самая крупная со времен войны во Вьетнаме. А это могло означать одно: что грядущую операцию США и их союзники изначально моделировали как призванную решать глобальные проблемы, как это было и во Вьетнаме. С той лишь разницей, что если тогда речь шла о противостоянии «мировому коммунизму» и СССР как его персонификации, то теперь, ввиду явного ухода СССР ( и России) с арены мировой истории как соперничающего центра силы, на передний план выдвигалась иная задача: овладения высвобождающимися сферами влияния (а там и — поэтапно — частями самого советского наследства). А также — придания новых функций международным организациям, прежде всего ООН и СБ, с целью превращения их во вспомогательные инструменты регулирования, в желаемом направлении, энергоресурсных потоков и обслуживания глобальных проектов США, возникающих в новых условиях.

Кстати, о том, что целью войны был вовсе не разгром «чудовища» Саддама Хусейна, достаточно откровенно пишет и представитель династии Саудидов, принц Халед ибн Султан ибн Абд Аль-Азиз, в 1990–1991 годы занимавший пост командующего Объединенными вооруженными силами и театром военных действий [159] и считающийся одним из архитекторов победы сил Коалиции: «Откровенно говоря, победа над Саддамом не была главной задачей, поставленной перед нами кризисом. Учитывая огромную мощь Коалиции, это было легко сделать. Эта война явилась одной из немногих в истории, когда мы были абсолютно уверены в исходе еще до ее начала. [160]

На мой взгляд, главное, что требовалось доказать, — ведь на наш провал именно в этом и рассчитывал Саддам, — это возможность обеспечения слаженной работы всех членов Коалиции без трений и раздоров…» [161] . Иными словами, главным фактом и следует считать, впервые со времен окончания Второй мировой войны, возвращение на авансцену самого феномена Коалиции, причем на сей раз не имеющей хоть приблизительно равного соперника и, через ООН и СБ, получившей некие псевдосакральные полномочия на вершение «правосудия» и осуществление селекции в масштабах планеты. Со времен Древнего Рима и классической Pax Romana человечество еще не сталкивалось ни с чем подобным, а прецеденты Наполеона и Гитлера предстают на этом фоне лишь весьма приблизительными набросками.

Эту специфику войны в Заливе, которая в нашей историографии до сих пор остается как-то в тени, генерал Халед настойчиво подчеркивает и в эпилоге своей книги: «…Война в Заливе, — пишет он, — представляла собой явление уникальное. Она совсем не походила на конфликты, сотрясавшие наш регион и прилегающие районы за последние десятилетия… Кризис в Заливе не был похож ни на классические, ведущиеся в традиционной форме, войны между государствами, ни на национально-освободительные войны, ни на борьбу на этнической или религиозной почве, ни на конфликты малой интенсивности, опустошившие многие части «третьего мира».