Он передумал. Зачем портить тьму, когда на душе свет давно угас? Всё равно он здесь на десять минут. Через полминуты глаза привыкли к черноте, та будто выцвела под его взором, открывая ему всю подноготную его убежища. Стены, облицованные высокими до потолка шкафами, забитыми под завязку книгами. И все издания на одну тему, она заняла его ум с полгода назад, но её навязчивость поразительна: одержимость способна неделями, месяцами собирать крупицы ценности, если воля ей подчинена. А у него воля была не то чтобы железная, – каменная!

Даже громадный письменный стол с главенствующим на нём ноутбуком, утопал в архивных папках с многочисленными свидетельствами, скрупулёзно собиравшимися по всему свету с незапамятных времён. А сколько их распихано по шкафам? Начиная с легенд и детских сказок, заканчивая достоверной статистикой и чёрно-белыми, цветными фотоснимками доказательств.

Отчего же ему не давала покоя мысль о том, что некоторым от природы доставалось чуть больше, чем остальным? Нет, он считал, что это даже чересчур. Если бы дьявол существовал, и к нему можно было попасть на приём, то за ту возможность, что доставалась некоторым с рождения, легко продать не то, что душу – жизнь! Но куда там. Вот если бы заполучить себе в штат этакого счастливчика, тогда б желанная месть уже из призрачной перешла в ранг реалии. Вот тогда бы праведники угодили в его западню, и уж тогда он заставил бы их танцевать на раскалённой сковороде своего мщения.

Он и не заметил, как приблизился к окну, оно располагалось как раз напротив двери. Широкое, вытянутое, с арочным верхом, окно открывало ночную суть, ведь с вечера его никто не зашторил. Так странно, ни единой звезды на чистом, вороновом полотне неба. Лишь одинокий серп-месяц – солнечная прореха в чернильном полотне небес. Мужчина у слепого окна вздрогнул. Он мысленно сравнил себя с небесным одиночкой, и на душе стало ещё гаже и горше: один в своём безмерном космосе страданий и горд настолько, чтобы заслониться от всего сущего, выставив напоказ ни больше, ни меньше – кусочек себя.

За стенкой, в спальне, послышались строгие окрики (то Марик усердствовал, подгоняя сонных дам) и как результат – недовольная перебранка тех с охранником.

В темноте секунды тянутся минутами, а минуты перетекают в часы. Возня и ругань вытекли за пределы спальни и перекочевали в коридор.

– Монстр! Так и передай ему! – донесся за дверью раздосадованный дамский голосок с примесью истерии. – Не мог дождаться рассвета. Сволочь, гонит в ночь.

– Иди, иди, давай, – напирал тут же суровым тоном голос Марика. – Тебе и того довольно. Небось, господин не поскупился.

– Не поскупился, – передразнила его с едкой интонацией та же потаскунья.

– Ну и закройся на замок, – ледяным, беспрекословным голосом приказал охранник.

Надо бы ему вменить: урезать общение с этими особами. Нечего с ними лясы точить, иной раз молчание действует на людей пуще слов. А с другой стороны, повторять подобные ночи он расхотел. Угарные ночи, затмевающие совесть, но бессильные пред памятью. Что толку с них, если после похмелье жёстче и беспощаднее, чем от крови и алкоголя?

Кровь…. Да, когда-то она дала ему краткость забвения. На месяц? Три месяца? А потом? Выяснилось довольно скоро, что он не подвластен зову крови, как большинство. Слабость, что подтачивала многих, в нём обрела столь мощную силу, что за пять месяцев из рядовых вурдалаков он выбился в единственного лидера своего города. А затем, будто застрял в петле времени, повторяя ритуал оргии еженощно, а днями руководя кровавой сетью вурдалачьей группировки.

Голоса в коридоре стихли. Он прошёл к стене, служившей перегородкой меж кабинетом и спальней, нащупал секретный рычаг, нажал, тем самым отворив дверь, замаскированную под книжный шкаф.

Слова шлюхи застряли в его гудящем мозгу: она назвала монстром – кого? его? или Марика? Даже странно, но его отчего-то цепляло простецкое ругательство. А ведь в постели оно имело совершенно иной оттенок и вкус из тех же уст. Ну да, это то же самое, как и с прочими словами: важен смысл вложения, а не внешняя оболочка. Те же понятия "мрачный", "серый", "тёмный" не всегда несут в себе оттенки чего-то зловещего и тягостного. Ведь и грозовая, свинцовая туча – с виду угрюмое создание – может одарить кого-то радостью: разразиться долгожданным дождём.

Он улыбнулся этому размышлению, совсем чуть-чуть, уголками губ, но оказавшись уже у самой постели, на которой царил хаос из скомканных и несвежих простыней, очнулся и помрачнел.

Здание, в котором располагались штаб-квартира вурдалаков и частные покои вожака, не особо удовлетворяло его вкусу и потребности в одиночестве. Народу тут околачивалось прилично по делу и без; он и рад бы всех выпроводить, и те бы подчинились беспрекословно – так возвеличилась его власть – но тем он и отличался от предшественников, что проявлял себя внимательным властителем.