«Это праведники, – коротко прокомментировал Эспен Стуре, стараясь придать голосу покой. – Они не сдались».

«Родной!» – произнесла Катина, оглянувшись назад, где затаились дети, вжавшись в сидения. У Зиновии и маленькой Оли уже не было иллюзий в намерении тех, кто управлял той машиной. Старшая сестра прижалась к младшей, пристегнув на всякий случай девочку ремнем безопасности. Зиновия пыталась и свой ремень пристегнуть, но никак не могла попасть в замок, рука сильно дрожала.

А дальше всё произошло за одну секунду.

Позади раздался грохочущий звук, похожий на выстрел и хлопок одновременно, автомобиль с семейством Стуре резко бросило в сторону. Машина пробила каменное ограждение на мосту и полетела вниз, в спокойную бирюзу.

Всё. Дальше ничего. Совершенно ничего.

Зиновия Стуре открыла глаза, не боясь больше света и его беспощадной мощи. Но ничего не произошло. Глазам не было больно, зато внутри неё разрасталась горечь. Что произошло дальше? Что с мамой и папой? А Оли?

Перед взором возникали любимые родные образы.

Высокий худощавый отец. Эспен всегда в глазах дочери был самым красивым и элегантным мужчиной. Платиновый блондин с васильковыми глазами, в которых таился то ли ироничный, то ли шутливый взгляд, делавший их носителя неотразимым для женщин. Но сердце его без остатка полнилось любовью лишь к единственной женщине. Катина Руссу на две головы ниже избранника, олицетворяла персонаж из сказки. Эльфийка, так её и звали близкие за стройность, изящество и чудные миндалевидные глаза с редчайшим оттенком сапфира. Мама улыбалась так, как никто в целом свете – её улыбка, мягкая и женственная, сохранила детское озорство. А маленькая Оли, щебетунья и фантазёрка, всегда простирала старшей сестре ручки с пухлыми пальчиками, готовая обнять и расцеловать даже, если на то имелись возражения.

Что с ними? Уцелели ли они? Только бы с ними всё было хорошо! Она не может их потерять! Не может!

– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!

Зиновия требовала у белой пустоты, заклинала, умоляла, угрожала.

Тело спящей девушки зашлось в конвульсиях. Дело – дрянь.

Нужно помочь, видно сил у девахи совсем не осталось.

Шаманка вынула из украшенной ручной вышивкой, тканой сумы льняной сверток. В нём лежал гребень изящной работы, выполненный целиком из белого перламутра морской раковины. Верхушка – голова волка – облицована серебром, глаза инкрустированы радужными опалами, а два длинных зубья-клыки мерно блестели мелким вытянутым жемчугом.

– Что ж, иначе несдобровать, – мирясь с тем, что должно случиться, произнесла Евья.

Заклинательница быстро зашептала над гребнем заговор на древнем забытом языке, а затем, издав животный вопль, одним молниеносным движением вонзила украшение в мокрые от пота волосы девушки.

Молния, ослепляющая и обжигающая, сотрясающая и возвращающая к жизни, прошила её насквозь. Зиновия не могла дышать, кричать, даже моргнуть. Она зависла, замерла в вечности. Но тут же вечность забурлила, заохала, закричала многоголосьем настолько чудовищным, что хотелось оглохнуть, только бы избавиться от этой какофонии, этого гама, этого шума.

И тут надо всем этим проревел один единственный глас, перекрывающий всю эту симфонию разноголосицы:

– Просыпайся, Зиновия! Пора проснуться! Открывай глаза, дитя!

Евья дрожала. Ток энергии сотрясал её тело, но она держала рукой наконечник гребня. Нельзя выпускать его, иначе девчонка потеряется.

– Просыпайся, ну же! – звала она гортанным, певческим голосом.

Ещё немного. Да, девочка на самой границе, на поверхности. Ещё чуть-чуть и…

Сильная рука шаманки выдернула гребень из светлых волос.

Молния вышла из тела Зиновии, забрав с собою белый свет. Стало так темно, что с испугу, будто ослепла, девушка зажмурила крепко глаза, а когда отважилась открыть…

Спящая затихла. И вдруг глаза её резко окрылись, в них чередовались страх и безумие. Зиновия приподнялась на ложе.

– Тише, тише, дитя, – зашептала Евья, добавив скороговоркой древний заговор.

То, что казалось безумием, ушло из девичьего взгляда, остался испуг.

– Ирина! – позвал уставший голос шаманки.

Дверь тут же распахнулась. Нетвёрдым шагом через порог ступила женщина, но обнаружив, что та, за кого она так сильно переживала, жива и очнулась, тут же бросилась, точно кошка к котёнку, и принялась успокаивать на свой лад.

– Это я, подружка, я. Всё получилось. Ведь так? Ты вспомнила?

Девушка шалым взглядом буравила приятельницу. Воспоминания упорядочивались в ней – ступенька за ступенькой.

Ирина Яншина, спасительница Зиновии, по воле случая, или по предрешению судьбы, оказалась у Титкуля как раз после падения в бирюзовые воды дипломатической машины. Полгода жила в её доме Зиновия, которую как рыбку выловила и вытащила на песчаный берег ирангийка. Полгода в плену пустоты незнания, без памяти о себе. Полгода!