Тогда же, вечером 16 июля, определили состав расстрельной команды. Юровский отобрал на дело «латышей» – так называли надзирателей из внешнего периметра охраны. Речь о двух прибалтах, венгре и четырёх русских. Тем самым убийство царской семьи не было исключительно «делом рук евреев» – этот антисемитский миф активно тиражировали на протяжении десятилетий.

Однако большинство «латышей», узнав про то, что им предстоит убить дочерей царя, отказались. «Ну, может быть, девушки… знаете, проявляли такую любезность, улыбки расточали этим постовым, и у них создалось такое впечатление, что им… Короче, струсили, я думаю, просто, чего там говорить», – расскажет спустя годы один из палачей Григорий Никулин.

В итоге всё же набрали 13 человек, преимущественно русских.

Командовать расстрелом членов семьи бывшего императора было поручено коменданту Дома особого назначения Якову Юровскому. Именно из его рукописей впоследствии удалось восстановить страшную картину, развернувшуюся в ту ночь в Ипатьевском доме.

А семья жила, не думая о будущем. Жила так, словно впереди – годы. Дети продолжали учиться. Николай много читал, в последние дни – Салтыкова-Щедрина. Дочери пекли хлеб, который отец называл «недурным». Алексей, если чувствовал себя хорошо, делал из проволоки цепочки для своих игрушек – корабликов. Комендант позволял ему питаться чуть лучше, чем остальным. 16 июля Александра написала, что он «наконец, через неделю, принёс яиц для бэби». Был солнечный день. Вечером супруги поиграли в карты и легли спать.

До расстрела оставалось несколько часов.

В ночь с 16 на 17 июля царская семьи была разбужена, под предлогом тревожной ситуации в городе им велели собираться в дорогу, но при этом «ничего не брать с собой».

Наследник престола цесаревич Алексей страдал гемофилией. К концу жизни он практически не мог ходить. В подвал отцу пришлось нести его на руках.

На улице гудел мотор грузовика – его завели специально, чтобы приглушить звуки выстрелов. Романовы подумали, что туда можно погрузить вещи, поэтому всё же взяли с собой пару мешков, а также постельное бельё и подушки. Захватили и трёх собачек. А драгоценности, коих было немало, припрятали: императрица и дочери вшили их в корсеты.

Согласно документам, приказ о расстреле был доставлен на место казни в половине второго ночи. Уже спустя сорок минут всю семью Романовых и их слуг привели в подвальное помещение. «Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне, – вспоминал Юровский. – Я объявил, что Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов Урала постановил их расстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ и скомандовал: „Стрелять!“. Первый выстрелил я и наповал убил Николая».

Более чем через 100 лет газета «Московский комсомолец» так описала ту казнь:

«Ночь. Сводчатая комната особняка, имеющая одно окно с железной решёткой совершенно подвального характера. У дальней стены – группа людей, одетых по-дорожному: мужчины, женщины, молоденькие девушки, мальчик-подросток. Напротив, у входа, – другая группа: военные, вооружённые револьверами и винтовками, некоторые из них, не имея возможности попасть в тесное помещение, толпятся за дверным проёмом. „Николай Александрович, – произносит один из военных, – Уральский совет приговорил вас и вашу семью к смерти… А потому ваша жизнь покончена!“ С этими словами он выхватывает пистолет и стреляет в мужчину, стоящего в центре. Вслед за ним открывают стрельбу остальные.

Так завершились прижизненные страдания семьи отрёкшегося императора Николая II. Об этих нескольких страшных минутах в нижней комнате Дома Ипатьева потом рассказывали сами цареубийцы – отнюдь не содрогаясь от запоздалого осознания собственной беспредельной жестокости.

Руководитель ликвидации Яков Юровский: „Первый выстрелил я и наповал убил Николая… Пальба длилась очень долго… Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда наконец мне удалось остановить, я увидел, что многие ещё живы. Например, доктор Боткин… револьверным выстрелом с ним покончил. Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была ещё и Демидова… Я вынужден был по очереди расстреливать каждого…“

Комиссар Пётр Ермаков: „Я выстрелил в царицу… Попал ей прямо в рот, через две секунды она была мертва. Затем я выстрелил в доктора Боткина… Пуля попала ему в шею. Он упал навзничь. Выстрел Юровского сбросил царевича на пол, где он лежал и стонал. Повар пригнулся к углу. Я попал ему сперва в тело, а потом в голову. Лакей упал, я не знаю, кто его застрелил… Я не думаю, что кто-нибудь из нас попал в горничную. Она опустилась на пол, спрятавшись в подушки. Один из охраны позже проткнул ей горло штыком…“

Воспоминания Александра Стрекотина, красногвардейца из внешней охраны дома Ипатьева: „Товарищ Ермаков, видя, что я держу в руках винтовку со штыком, предложил мне доколоть оставшихся в живых. Я отказался, тогда он взял у меня из рук винтовку и начал их докалывать. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передёргивались. В особенности тяжело умерла та особа – дама (горничная Демидова). Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол“.