Водитель смотрит на вышедшего оторвавшись от моих глаз. Это привычно бьёт по нутру. Мне важно быть центром внимания, я хочу внимания, питаюсь этим, замещаю. Помогаю себе не тонуть, а тонуть страшно, проверьте мне.

Злюсь и выпихиваю дурман из головы. С усилием это делаю. Как и всегда. Это почти физически больно.

Кидаю быстрый взгляд на створки. Ден в очереди, следит как коршун. Приходится кокетливо помахать ему и демонстративно обмахиваться руками, всем видом показывая, что мне всего лишь жарко. Пусть уймётся придурок.

Нервно поправляю ручки спортивной сумки. Дожидаюсь, когда отвернётся и снова на незнакомца. Там какой-то разговор. Речь не наша. Но я смотрю почему-то на затылок того, кто вылез вторым. Он меня раздражает. Похоть замещается яростью.

И сбежать всё ещё не могу. Хрен его ведает, вдруг кинется? С учётом того, что он уже сделал, вполне может. Ворвался в моё личное пространство и ни на одно отбитое ребро заработал. Мстительно хочу это обеспечить. Но… тоже, но. Связи связями, при этом даже к ним прибегать, может быть чревато. А просто правильно названные имена, к сожалению, ребра не отбивают. Остужают в лучшем случае.

Парни смеются и неожиданно резко и как-то синхронно разворачиваются на меня, смотря в упор. Тёплые карии глаза и холодные голубые, вдавливают мгновенно. Кареглазый мягко улыбается с интересом прокатывая по лицу. А тот второй, с нетипичными голубыми глазами на смуглом лице, которые плохо видно из-под козырька кепки. Так вот он продавливает куда как сильнее. На нём, словно загнанная в клетку и подвисаю.

Парень смотрит цепко, без расшаркиваний, гвоздит к асфальту. Сердце ухает почему-то и бьётся внатяг. Агрессии в нём куда как больше, чем в тупом Дениске. Клянусь, с этим я бы не стала так себя вести. И да… испугалась бы точно, зажми он меня где-то насильно. Грань я тоже знаю. Со всеми одинаково невозможно. С таким как этот, точно бы не стала. А ведь просто смотрит, даже слова не сказал, меня уже вынесло. В груди спирает воздух. Его натянутая на лоб кепка кажется каким-то зловещим предзнаменованием, клянусь. Борода ещё эта отталкивающая…

Осуждающий взгляд таранит моё лицо. Прямой до ломоты в рёбрах и осуждающий до омерзения. Словно по щелчку, над головой вспыхивает слово «блядь». В глубине этих нереальных, по своей сути глаз, я вижу презрение. Явное и нескрываемое. Вижу и шокировано округляю глаза.

У него тяжёлый взгляд. Я таких обхожу стороной и не связываюсь! Осуждение в скупе с презрением, словно на грязь посмотрел, неожиданно больно ранят меня. Окатывает ледяной волной смывая первоначальный шок.

Прищуриваю глаза, а он издевательски усмехается, качает головой и отворачивается. Словно… словно считал меня и клеймо поставил безвозвратно. От отчаянной злости, сжимаю кулаки. Несколько секунд смотрю на точёный профиль, сука во мне требует подойти и ударить, выместить ярость, но здравый смысл уже перехватил бразды правления.

От накативших эмоций кидает в жар. Да кто ты такой, чтобы оценивать меня? Что ты, мать твою, обо мне знаешь, чтобы вот так позволять себе смотреть?! Грудную клетку разрывает сотня снарядов.

Унижение настолько сильное, что вся моя броня рушится. Я привыкла быть центром сплетен, женской ненависти и мужской похоти, а тут… тут как размазали. Это, вопреки всему, стало болезненно. Как эхом отдало. Я такой взгляд видела, когда была на волосок от отчисления. Папа так посмотрел… посмотрел, как на пропащую.

Пряча нервозность, поправляю кепку, кидаю взгляд на кассу, убеждаюсь, что Ден спиной и что-то активно пихает в карман, трогаюсь с места. Сердечко в груди грохочет, в ушах гул как от двигателя самолёта.

Ненавижу! Ненавижу!!!

Не оборачиваюсь, быстро семеню к остановке. Ботинки неприятно хрустят задевая лёд. Лужи превратились в замерзающую кашу. Моё самое нелюбимое время года. Днём хоть в майке, вечером промерзаешь до задницы.

Пальчики подрагивают. Папу вспоминаю, дыхание сбивается в который раз. Одобрение отца, его тёплый взгляд и похвала – это то, к чему я стремлюсь всю сознательную жизнь. Помню всего его взгляды, когда я в них медленно катилась на дно. И фразу, которая чётко поделила мою жизнь на до и после, тоже помню.

– Ну, в конечном итоге, что с тебя взять, ты всего лишь девочка. Такая же красивая, как и мать, большего от тебя никто не ждёт. Выйдешь замуж…

Меня тогда убило. Потому что я ни как мать!!! Я другая. Пап… я другая.

Прыгаю на свободно место, кепку поправляя в который раз. Зажмуриваюсь. Лёгкий флирт глазами прекратился в очередной поход к давно пережитому. Ранки кровоточат. Как бы не латала, как бы не выпрыгивала, а всё равно кровит.

И было бы не плохо просто поплакать, но я разучилась это делать много лет назад. Самая тяжелая работа – это работа над собой. А у меня не работа, у меня война. Беспощадная и только до полной победы, потому что если я проиграю, то это будет последним гвоздём в крышку.

Нажимаю на экран, смотрю на заставку, любуюсь. Под каким-то порывом диким, начинаю набирать сообщение:

«Привет, как твои дела? Как учения?»

Ответа конечно же нет, но я всё равно ему пишу. Когда-то же он ответит.

Это ещё один якорь. Держусь двумя руками, с этим знаменем иду, держу себя благодаря ему. У человека же должна быть цель, моя цель он. Я с ним хочу…

«Привет, едем в казарму, ты как?»

Улыбка растягивает губы. Ответил…

Я хочу закидать его милыми сообщениями с кучей смайликов и прочего, но держусь. Мы вроде бы как дружим просто… Я для него мелкая, сказал, что надо подрасти и всё будет окей. Вот… в процессе, получается.