«Интересно, любил ли Спаркс розы, — думала Эрика. — Ходил ли в церковь? Сколько людей из общины в самом деле его знали?» Все эти мысли потоком проплывали у нее в голове. На похоронах полагается думать об умершем, но очень часто возможности для этого просто нет. Эрика вспомнила похороны Марка и то, как ей пришлось заниматься выбором цветов, музыки, речами. Все это казалось совершенно непохожим на Марка и ненужным ему — молодому, энергичному человеку.

Самым проникновенным моментом службы стало выступление друга детства Спаркса. Он рассказал, как они росли вместе, были лучшими друзьями и после школы уехали на год в путешествие.

— Энди был моим лучшим другом. Он был сложным человеком, но с чутким и отзывчивым, неравнодушным сердцем. Обстоятельства жизни и работы повлияли на него под конец… Я сейчас жалею, что мы так мало разговаривали в последнее время. Спи спокойно, дружище…

Эрика посмотрела на Мелани, которая сидела рядом с ней, и увидела, что у нее по щеке течет слеза. Она взяла ее за руку и пожала. Мелани кивнула, и Эрика отпустила руку. Когда включилась музыка и они встали почтить память Спаркса, Эрика увидела Марша. Он сидел на несколько рядов впереди с другими старшими полицейскими чинами. Она знала их только в лицо, не по имени. Надеясь поймать его взгляд, она подалась вперед, но в этот момент заиграл национальный гимн.

Служба закончилась через час. Эрика и Мелани вышли из церкви и встали около выхода, в стороне от людского потока. Между ними стояла стена недоговоренности, и Эрика не знала, как сломать ее.

— Подойду к вдове Спаркса, — сказала Мелани, высмотрев ее через дверь церкви. Она стояла в окружении людей, пожелавших выразить ей свои соболезнования.

— Мелани, слушай… я была не в себе у Камиллы. Прости.

— Все в порядке. Как сказал друг Спаркса, эта работа, она… — Мелани хотела сказать что-то еще, но решила не заканчивать фразу.

— Мешает иногда достойно себя вести. Это я про себя сейчас.

— Давай попробуем связываться пару раз в день. Я буду следить за тем, чтобы быть на связи, когда я не в участке.

— Конечно, — улыбнулась Эрика и кивнула.

Мелани пошла назад в церковь, пробираясь сквозь встречный поток, а Эрика подождала еще несколько минут. Наконец появился Марш. Он выглядел очень уставшим, но не потерял привлекательности — постригся и похудел. Волевой подбородок стал еще более выраженным. Сейчас он напоминал того человека, у которого она и Марк много лет назад учились в Манчестере. А затем его честолюбивые планы проложили между ними пропасть.

— Ну наконец-то я смогу с тобой поговорить, — вместо приветствия обратилась к нему Эрика. Он наклонился к ней, и она поцеловала его в щеку. — Почему ты не отвечал на телефон?

— Прости, Эрика, последнее время все не очень хорошо.

— Да, слышала. И когда ты собирался мне рассказать о своем увольнении?

— Ты не могла бы потише говорить? — закатил он глаза.

— А ты не мог бы перезванивать, чтобы мне не пришлось вылавливать тебя на похоронах?

Он провел пальцем по воротнику рубашки.

— Ты едешь на погребение?

— Не знаю. Не планировала.

Они отошли в сторону, пропуская людей, вышедших пожать руку священнику, и двинулись к воротам.

— Я слышал, ты была с ним, когда он умер?

— Да, была в его кабинете со своими требованиями, когда он упал.

— Значит, запилила его до смерти? — невозмутимо спросил Марш.

— Очень смешно.

Они подошли к воротам, и Эрика увидела машину, на которой они с Мелани должны были вернуться в участок.

— Пойдем пообедаем, я приглашаю, — сказала она, беря его под руку. — Хочу услышать все новости, а также узнать твое мнение насчет одного расследования.

Они прошлись до центра Гринвича и нашли уютное маленькое кафе, где заказали по большому кофе и полному английскому завтраку.

— Я знаю, что ты не любишь делиться подробностями, но я в шоке, что тебя уволили, — сказала Эрика, когда они уселись за угловым столиком.

— Ты, как всегда, не выбираешь выражения, — ответил он, смущенно поправляя приборы.

— Что же все-таки произошло?

Он глубоко вздохнул.

— Меня уволили, потому что полиция Лондона внезапно решила прижать семью Гэд за отмывание денег на их экспортно-импортных операциях. Помнишь эту семью? Мы имели с ними дело, когда работали на Луишем-роу.

— Я прекрасно помню, как мне перепало за тот поминальный обед по матери Пола Гэда, когда я пыталась вычислить свидетеля и все им испортила, — сказала Эрика.

Марш горько усмехнулся.

— Да. Я тоже об этом не забыл. Тяжело было загладить тот инцидент.

— Так что стряслось с семьей?

— Последние двадцать пять лет полиция закрывала глаза на некоторые направления их деятельности в обмен на информацию. По документам семья Гэд осуществляет переработку бумаги и пластика в Лондоне и его окрестностях. Также они владеют складским комплексом на Собачьем острове, он нужен для импорта и экспорта.