«Какие приятные, должно — паутинка. А это замест рубахи»…

Обрядился с головы до ног. Натянул сверху остатки своих штанов. Лохмотья пальтишка в шкафу оставил. Высунул голову наружу, прислушался. Тихо, как в могиле.

«Дрыхнут»…

Попробовал сообразить, что дальше делать? Прежде всего пошамать, а там — видно будет. Чиркнул спичку и, мягко ступая по полу шелковыми чулками, отправился на разведку.

Раз, два, три… шесть дверей… Две маленьких.

Заглянул в первую — уборная. Повернул выключатель. Полюбовался на красную полировку. Задругой дверью— мраморная ванна, холодом несет. А вот и кухня: понюхал в приоткрытую дверь — пахнет съестным. Хотел войти— вдруг мысль: «А если кухарка спит?» Не дыша, долго стоял в дверях, прислушивался. Наконец, осмелел, чиркнул спичку — никого. На плите два зеленых уголька горят. Попятился назад. Угольки поднялись кверху… Кот, да черный какой! Подошел поближе, погладил. Кот выгнул спину и замурлыкал.

Отыскал огарок свечки, зажег, в уголке за дверью на полу поставил, полез в духовку — пусто. На полке котлетки в котелке, крышкой прикрыты. Присел на плиту, сам пошамал, кота накормил.

Молоко в кринке — давно не пробовал молочка. Кисель клюквенный — даешь кисель! Между окнами половинку рулета высмотрел. Достал, покрошил ножечком, пожевал ветчинки.

Благодать! Сидеть на плите — теплынь. Кот около трется, мурлычит. Надо будет окорочек с собой прихватить.

Где-то часы захрипели. Прислушался — пять пробили. Скоро рассветет. Рано-ли поднимаются? Часика через два надо смыться по черному. К этому времени ворота дворники открывают. Никто и не узнает, что в квартире новый жилец ночевал.

Жилец без жилплощади.

Где-то, кто-то хрипло закашлялся — затяжным генеральским кашлем. Что-то грохнуло… Щелкнула дверь… Тяжелые шаги, — половицы гнутся…

Филька метнулся в угол, задул свечу, притаился, трясется ни жив, ни мертв.

«Пропал. Сейчас накроют. Убьют на месте!..

За каким дьяволом в квартиру затесался»?..

Шаги остановились около, по ту сторону двери. Вчерашний носорог хрипит:

— Анафемы!.. Целыми ночами электричество жгут… А ты — плати!.. Черти!..

Сопя и задевая за косяки, носорог полез в уборную. Филька вспомнил — это он зажег, когда полировкой любовался.

«Царица небесная… Пронеси… буду осторожней!!!» Подумал и сам себя язвительно поймал:

«А! Царица небесная!.. Видно подошло к гузну узлом! А то так и бога нет!.. У, шкет слюнявый!..

Сам себя выругал и, пользуясь потемками, украдкой перекрестился, — как мамка когда-то учила. Когда? А кто его знает, может быть пять лет прошло, а может и больше, — без календаря живет.

Носорог долго шумел в уборной, наконец, ушел досыпать, и все утихло.

Чтобы скоротать время, Филька обревизовал все полки и горшки. Пожевал сухих макарон, хотя есть не хотелось, — нашел гороху — набрал в карман, послонялся по корридору, прислушиваясь у дверей к дыханию спящих.

Светало. Слабый свет пробивался в корридор через оконца над дверьми комнат. На вешалке висело несколько пальто, около валялась целая груда калош. Филька мысленно прикинул, какое одеяние ему будет, более к лицу. Облюбовал высоченные белые дамские ботинки, примерил, — сразу стал выше на целую голову. Показалось занятным. Засмеялся. С улицы донесся звук скребков, — дворники чистили панель. Прогромыхал грузовик, сотрясая весь дом. Город просыпался.

«Ворота, наверно, открыты», — учел Филька и начал готовиться к отлету.

На парадной — целая машина из запоров, что и как — ни в жизнь не разобраться.

Деранем по черному!

Облачился в коротенькое, по широченное пальтецо, — второпях не сообразил, что дамское. Забрал белые ботинки под мышки, шмыгнул на кухню… И обомлел…

Удар в самое сердце! На двери, перекрещенной железной накладкой, висит огромный замок. Висит и ехидно поблескивает новенькой никелировкой. Филька чуть не разревелся от злости.

Сломать? Да разве такого чорта сломаешь!

Пошарил глазами по стенам, ища ключ. Не тут-то было. Не иначе, как носорог под подушкой у себя держит.

Под самым потолком — нары. Только сейчас Филька обратил на них внимание. Вроде полатей, на железных болтах к потолку привинчены. Сплошь, заставлены разным хламом: корзинки, ящики, погнутые буржуйки.

Как хороший полководец, в момент составил новый план действий.

Пальто и боты отнес на место, захватил свое барахлишко в, рискуя сломать шею, полез на верхотурку. Пыли — на палец. Тем лучше, значит, сюда никогда не заглядывают. Очистил себе уголок, огородился баррикадой из рухляди, обосновался, как на долгое жительство. Совсем рассветало. Посмеялся над своим одеянием: из прорех штанов выглядывают кружевные воланы, а вместо рубахи— кремовая бабская кофточка с розовыми лентами надета, — и грудь голая.