Я туда ходил часто. Лавка эта состояла из лабиринта заставленных книгами комнатушек. В них можно было уединиться. Покупатели приезжали издалека и приходили в лавку, как в гавань. Лавка работала допоздна. Я купил там несколько романов из библиотечки издательства "Таушниц", попробовал их перепродать. Полки прямо на улице, и стулья, и даже диван: словно терраса кафе. Из лавки открывался вид на Собор Парижской Богоматери. А перейдешь порог - и будто в Амстердаме или в Сан-Франциско.

Так, значит, письмо, которое она отправила на Одеоне, предназначалось тому "американцу, что пишет романы"... Как его зовут? Может, я что-то читал...

– Уильям Мак-Гиверн...

Нет, никакого Мак-Гиверна я не знал. Она снова зажгла сигарету. Закашлялась. Была по-прежнему сильно бледна.

– Грипп, наверное, подхватила, - сказала она.

– Вам бы еще грогу выпить.

– Нет, спасибо.

Вдруг вид у нее стал озабоченный.

– Надеюсь, что Жерару повезет...

– Я тоже надеюсь...

– Я всегда волнуюсь, когда Жерара нет...

Она произнесла "Жерар" нараспев, очень нежно. Она, конечно, была иногда резка с ним, но брала его за руку на улице или клала ему на плечо голову, когда мы сидели за столиком в кафе Данте. Однажды после обеда я постучал в их номер и она сказала "войдите". Они лежали на одной из узких коек, на той, что под окном.

– Я не могу без Жерара...

Эта фраза вырвалась у нее, словно она говорила сама с собой, забыв о моем присутствии. Внезапно я стал лишним. Наверное, лучше было бы оставить ее одну. Я уже искал предлог, чтобы попрощаться, но тут она бросила на меня взгляд, сначала отсутствующий. А уже потом увидела меня.

Молчание нарушил я:

– А как ваш грипп? Проходит?

– Надо раздобыть аспирин. Не знаете аптеку поблизости?

Если разобраться, то до тех пор моя роль заключалась в том, чтобы находить им ближайшие почтовые отделения и аптеки.

Ближайшая аптека находилась возле моего отеля, на бульваре Сен-Жермен. Она купила не только аспирин, но и флакончик эфира. Несколько минут мы шли вместе, до угла улицы Бернардинцев. Она остановилась у входа в мой отель.

– Если хотите, можем поужинать вместе.

Она пожала мне руку, улыбнулась. Я еле удержался от того, чтобы не попросить ее остаться со мной.

– Зайдите за мной в семь, - сказала она.

И повернула за угол. Я не смог удержаться, чтобы не смотреть ей вслед. Она удалялась по направлению к набережной, в своей кожаной, такой не подходящей для зимы, куртке, засунув руки в карманы.

Я не выходил из номера до самого вечера. Отопление больше не работало, и я лег на кровать прямо в пальто. Время от времени я впадал в полусон или неотрывно смотрел в какую-нибудь точку на потолке, думая о Жаклин и Жераре Ван Бевере.

Вернулась ли она в свой отель? Или у нее было свидание с кем-то где-нибудь в Париже? Я вспомнил один вечер, когда она оставила нас одних, Ван Бевера и меня. Мы пошли вдвоем в кино, на последний сеанс. Ван Бевер показался мне озабоченным. Потащил он меня в кино только для того, чтобы скоротать время. Около часа ночи мы снова встретились с Жаклин в кафе на улице Кюжас. Она не рассказала, чем занималась весь вечер. Да Ван Бевер и не задал ей ни единого вопроса, будто мое присутствие мешало им говорить совершенно свободно. В ту ночь я был лишним. Они проводили меня до гостиницы "Лима". Молча. Это было в пятницу, а назавтра они, как обычно, уезжали в Дьеп или в Форж-лез-О. Я спросил, в каком часу у них поезд.

– Завтра мы останемся в Париже?
– сухо ответил Ван Бевер.

Они оставили меня перед гостиницей. Ван Бевер сказал: "До завтра", руки мне не пожал. А Жаклин улыбнулась мне, но несколько принужденно: словно боялась или не хотела оставаться наедине с Ван Бевером, Словно предпочла бы присутствие третьего Лица. Но когда я поглядел им вслед, увидел, что Ван Бевер взял Жаклин за руку. О чем они говорили? Может, Жаклин в чем-то оправдывалась? Может Ван Бевер в чем-то её упрекал? Или я это сам придумал?

Когда я вышел из отеля, было уже темно. Я дошел до набережной по улице Бернардинцев. Постучал в ее дверь. Она открыла. Она была в одном из своих вязаных косичками свитеров под горло и черных, зауженных книзу, брюках. Босиком. Кровать у окна была разобрана. Шторы задернуты. Абажур с ночника был снят, но малюсенькая лампочка оставляла часть комнаты в тени. И тот же запах эфира, еще сильнее, чем всегда.

Она села на край кровати, а я - на единственный стул у стены возле умывальника.

Я спросил чувствует ли она себя лучше.

– Немножечко...

Она поймала мой взгляд на открытом флаконе эфира на тумбочке. Конечно же, поняла, что я почувствовал запах.

– Принимаю вот, чтобы не кашлять... И повторила, словно оправдываясь:

– Нет, правда... это очень помогает от кашля.

Поняла, что я готов ей поверить, и сказала:

– А вы никогда не пробовали?

– Никогда.

Она смочила эфиром ватку и протянула мне. Несколько секунд я колебался и не брал, но если это может помочь установлению между нами близости... Я понюхал ватку, а потом флакон. Она тоже. Мои легкие наполнились прохладой. Я лег рядом с ней. Мы прижались друг к другу и провалились в пустоту. Ощущение прохлады становилось все сильнее, и тиканье будильника все четче раздавалось в тишине: я даже слышал его эхо.