Шрифт:
— Ага, похоже, что всё получилось, — подумал я, — надо будет ещё, конечно, осмотреть само место происшествия, да узнать у Борис Иваныча, рулившего процессом с этой стороны, не успели ли эти черти разбежаться и уйти от ударной волны. И если успели, то удалось ли их оперативно прищучить…
Гоняя эти мысли, я наблюдал за погрузкой саркофага в катер. Шестеро гвардейцев, пыхтя, затаскивали эту тяжеленную хрень по грузовой аппарели, а вокруг зайчиком скакала неугомонная Лиза, хотя ещё пять минут назад лежала без чувств. Видать, очень приглянулся ей этот потерпевший… Но ладно, разберёмся. Главное, очередную напасть мы героически преодолели. Теперь, наверное, можно пару деньков слегка по-расслабляться…
— Не загадывай, — раздался в моём мозгу голос Зоэ.
Глава 9
И опять ничего не кончилось…
Катер взмыл над колыхающейся от порывов свежего ветра степной травой и лёг на курс. Я, наконец, немного расслабился, так как не без оснований полагал, что все превозмогания, которые на сегодня нам припасла судьба, уже позади.
Мы с Семёном лениво обменивались впечатлениями о завершённой операции, сидя в удобных креслах и потягивая коньячок.
А Лиза, как я и ожидал, угнездилась в кресле, которое стояло ближе прочих к принайтованному в салоне саркофагу, внутри коего отлёживался незнакомый офицер и продолжала с явным интересом его разглядывать.
В общем, все были при деле, хе-хе.
То ли мы с Семёном так сильно расслабились, то ли катер так быстро летел, но бутылку коньяка мы так и не допили, поскольку не успели оглянуться, как уже оказались на нашем приусадебном космодроме.
Но, как выяснилось через несколько минут после посадки, расслабились мы с Семёном несколько преждевременно.
Коммуникатор Прокопьича вдруг завибрировал и начал издавать какие-то беспокоящие звуки. Семён скроил озабоченную физиономию, и тронул сенсор приёма.
Минуты три он говорил со своим абонентом, при этом мимика его лица плавно переходила от лёгкой озабоченности в начале разговора до озабоченности крайней, граничащей с настоящим беспокойством в конце беседы.
Как только он коснулся сенсора отбоя, я не преминул тут же поинтересоваться у него:
— А теперь расскажи, кто и чем тебя так обрадовал, что, судя по твоему лицу, ты сейчас потребуешь объявить общую тревогу?
— Боря на связь выходил, — пояснил Прокопьич, — они там место взрыва осматривали…
— И чего они там такого нашли? — Семён что-то не договаривал, чем разжёг мой интерес ещё больше.
— Ну, у него возникло подозрение, — неуверенно начал Семён, — что там кто-то мог выжить…
— Насколько эти подозрения оправданы? — мне было трудно в это поверить, так как наши ребята совсем недавно очень живописно рассказывали нам с Прокопьичем о том самом взрыве. И из их рассказа я сделал вывод, что выжить там было практически невозможно.
— Он так и не объяснил, — сказал мой главный гвардеец, — а предложил мне осмотреть то, что он там обнаружил непосредственно на месте, ну, и сделать выводы самому.
— Ага, — подумал я, — похоже, Боря не хочет прослыть паникёром, но явно чем-то серьёзно обеспокоен. И, как настоящий военный, решил переложить принятие окончательного решения на своего начальника, раз есть такая возможность, и начальник недалеко… — вслух же я сказал, — ну тогда полетели, пока катер обратно в капонир не загнали, посмотрим, что там наш Боря нарыл.
И мы, отдав распоряжение отнести саркофаг в хозяйство Эви, но до нашего возвращения ничего не трогать, направились обратно к катеру, отойти от которого толком так и не успели.
Катер нехотя оторвался от шершавого покрытия посадочной площадки и взял курс на предгорья, где ещё недавно был плацдарм агрессоров из другого мира.
Мы с Семёном опять плюхнулись в кресла, и, посмеявшись над тем, что судьба у той бутылки коньяка, которую мы не успели допить, незавидная, так как быть ей всё-таки выпитой, опять разлили ароматный напиток по бокалам.
Мы с ним рассудили, что ещё грамм по сто коньяка нам ни в коей мере не помешают осмотреть то, что нам покажет Борис Иванович и принять решение по результатам этого осмотра.
Потягивая коньяк, мы рассеяно смотрели на обзорные панели, на которые транслировалось то, что было видно с высоты нашего полёта.
И в какой-то момент волнующееся на степном ветру море трав, сменилось выжженной поверхностью, сплошь покрытой серым пеплом.
А немного погодя исчез и пепел, и под нами простёрлась, сколько хватало глаз, матово-чёрная стеклянная корка.