Первый глубокий вдох терпкого утреннего воздуха. А-а-ах, блаженство! Вместе с ним в тебя вливается предвкушение радости, непременно радости, и еще ожидание чуда, которое обязательно произойдет, стоит только сойти со ступенек крыльца и пробежать босиком по росе.

Но солнце потихоньку разгорается, теряя свою непорочную свежесть, роса высыхает, а чуда не происходит. Если, конечно, не считать чудом саму жизнь.

Лика сбежала с крыльца и прошлась по траве. Земля с ночи была холодная и влажная, и Лика почувствовала, как тяжелая вязкость сна уходит через босые ступни в эту землю, а оттуда возвращается уже что-то совсем другое, упругое, будоражащее, яркое. И называется это: еще один день из жизни Лики.

Когда тебе девятнадцать лет, у тебя хорошенькая, незатертая мордашка, большущие желто-зеленые глаза под длинными темными бровями и куча сумасбродных идей в голове, конечно же, кажется, что мир вращается вокруг тебя. Для тебя восходит и заходит солнце, для тебя поют птицы и распускаются цветы, для тебя живут другие люди, для тебя, для тебя, для тебя.

— Здорово, правда? — вполголоса пропела Лика маленькому паучку, который вдруг закачался перед ней на серебряной паутинке.

Она, то вспыхивала, то исчезала, и тогда казалось, что паучок сам собой свободно парит в воздухе. Лика дунула на него, и паучок, смешно перебирая лапками, быстро-быстро полез вверх.

Две бархатные малинищи растаяли на языке ароматной сладостью. «Хризантемы скоро начнут цвести, — подумала Лика, рассеянно глядя на мамину клумбу. — Значит, лету конец. Ну и что, будет осень, потом зима, ничуть не хуже».

— Что же из этого следует? Следует жить, — пропелось как-то само собой.

— Лика! Лика!

Лика резко, рывком, враз очнувшись, повернулась на голос, столько в нем было неподдельной тревоги.

Соседка махала ей из-за забора, нетерпеливо, как-то даже сердито тряся коротко остриженной седеющей головой.

— Да подойди же ты скорей! Ты слышала?

— Что?

— Власть переменилась. Горбачев в Форосс, то ли болен, то ли арестован.

— С чего бы это ему болеть? — недоверчиво спросила Лика. — Он же всегда как огурчик.

— То-то и оно. Болен — это официальная версия.

— Чья?

— ГэКаЧеПе, — внятно и раздельно произнесла соседка, вбивая эти буквы, как гвозди, в разделяющий их забор. — Государственный комитет по чрезвычайному положению.

— Погодите, не так быстро, — попросила, нахмурившись Лика. — Я ничего не понимаю.

— А я, думаешь, понимаю? По телевизору только их заявление читают: Горбачев не дееспособен, поэтому мы берем управление страной на себя.

— Да кто мы?

— Янаев, Павлов, а самое главное, Пуго, Язов и Крючков.

— Наши три богатыря, — подхватила Лика, вспомнив обложку журнала «Столица», где оба министра и Председатель КГБ были изображены на конях, как на известной картине Васнецова.

— Ты вес чирикаешь, — укоризненно сказала соседка. — А дело, по-моему, нешуточное. Телевидение уже свернули, теперь газеты твои прихлопнут и — прощай, гласность! О чем тогда писать будешь, журналистка?

Лика училась на факультете журналистики МГУ. и оставалось ей учиться ровно два года, а потом… Она уже сотрудничала в одной из московских газет, присматривалась, заводила контакты. Перо ее было бойким, язык и глаз — острыми, в общем, Лика не случайно выбрала профессию.

— Слава КПСС, — машинально повторила Лика слова, выложенные плиткой на стене поселковой котельной.

«Хитрая реклама, — подумала она, — не сорвешь и не смоешь. КПСС всегда с нами».

Лика гнала своего старенького «жигуленка» к Москве. Радужное утреннее настроение давно улетучилось. На смену ему пришли злость и страх, угнездились где-то под ложечкой и теперь грызлись между собой.

«Господи, а что, если снова? — думала Лика. — Нет уж, фиг вам! Не выйдет».

Лихо вырулив на Садовую, Лика вдруг увидела… колонну танков. Это было так неожиданно, что Лика даже на секунду зажмурилась. Танки на Садовой! Не в Уругвае, не в Чили, а здесь, в Москве, на улице с таким милым, уютным названием.

Преодолев первый шок, Лика подрулила поближе и осмотрелась. У ближайшей машины стояли два молодых солдата и курили. Репортерский азарт решил дело. Лика выскочила из машины и подошла.

— Ребята, а что это вы здесь делаете? — спросила она.

Один из солдат, худенький белобрысый паренек с щедро забросанными веснушками щеками, мрачно посмотрел на нее исподлобья. Где-то в глубине его блеклых голубых глаз сквозила растерянность, которую он изо всех сил маскировал под угрюмость бывалого воина.

— Курим, — ответил он.

— А другого места, что, не нашлось? — спросила Лика, пристально глядя ему в глаза.

Он передернул плечами и полез на башню. Лиха поймала за рукав его товарища: