– Надеюсь, вы хорошо владеете языком жестов, Саннио, - расхохотался герцог.
– Так-так-так, посмотрим, на сколько вас хватит...

Юноша насупился и отвернулся к дороге. Разумеется, не стоило состязаться с Гоэллоном в красноречии, наивно рассчитывать, что можно переспорить советника короля. Да и вообще не секретарское это дело - пререкаться с господином. Он связан с Гоэллоном на пять лет, по условиям договора, и, пусть это долгий срок, но его можно вытерпеть. Крепко держа змею в кулаке и не позволяя себе ни лишнего слова, ни лишнего вопроса. Саннио искренне надеялся, что у него хватит выдержки на последнее решение.

На раскидистом дереве у развилки дорог висели три полуразложившихся трупа в красных мундирах Саура. У каждого на груди висела табличка. Саннио хотел бы проехать мимо, но герцог остановил коня и молча указал на корявую надпись "бунтовщик".

С почерневших раздутых пальцев капала мутная жижа. Воняло так, что юноша с трудом сдерживал рвоту. Он еще не видел мертвых так близко, и не представлял, что зрелище будет настолько омерзительным, но все же не мог отвернуться. Тесные штаны на трупах лопнули по швам, и из прорех выпирала позеленевшая плоть, больше похожая на заплесневелый хлеб. Глаза и языки уже выклевали птицы. Сапоги с повешенных кто-то снял.

– Вот достойные плоды королевской предусмотрительности!
– усмехнулся герцог, толкая один из трупов.
– Внушает ли вам это зрелище радость, Саннио?

– Нет, - сдавленным голосом ответил секретарь.

– Почему же? Разве вы не верный подданный его величества? Неужели я укрыл под своим плащом бунтовщика и мятежника?

– Их надо похоронить...

– Ума лишились, драгоценный мой? Не знаете, что бывает с теми, кто хоронит казненных по королевскому указу?

– Нас никто не увидит!
– Саннио оглянулся, дорога была пуста.

– И чем вы выкопаете три могилы? Шпагой? Руками?

– Ну... можно заплатить крестьянам?

– Чтобы повесили их. Очень умно, Саннио, я в восторге от вашей доброты. Пусть пара-тройка людей заплатит жизнью за соблюдение похоронных ритуалов. Ну что ж, поедемте искать добровольцев?

– Но что же делать?

– Оставить этих несчастных там, где они есть. Им уже, поверьте, все равно. Через несколько дней их снимут приставы и похоронят за счет казны.

– Тогда зачем вы мне все это показали?!

– Чтобы вам было о чем поразмыслить на досуге.

– Безмерно вам благодарен, герцог!

Юноша затравленно оглянулся. Больше всего ему хотелось пришпорить кобылу, хоть герцог и объяснил ему, что без крайней нужды так поступают только никудышные всадники, и умчаться прочь, куда глаза глядят, а там уж будь что будет. Он не сомневался, что герцог догонит его и устроит такую выволочку, что лучше бы и на свет не рождаться, а то и вовсе прибьет за дерзость.

Саннио было все равно, убьет ли его Гоэллон на месте, выгонит вон прямо на дороге или по возвращении в Собру. Он устал. Устал от дороги, от смрада, от картин запустения и разорения, от ненависти, которой полнились взгляды крестьян; от бесконечных подначек герцога и его невозможного, нестерпимого цинизма. Он с омерзением смотрел на вонючие трупы, на господина, который, казалось, наслаждался и запахом, и отчаянием на лице секретаря.

Кажется, в курсе обучения в школе мэтра Тейна были пробелы. Существенные пробелы. Созерцание трупов казненных в процесс обучения, увы, не входило...

За спиной сыто каркали вороны, сидевшие на соседнем дереве. Юноша не стал оглядываться: он знал, что и там увидит ровно то же самое. Птицы то садились на деревья, то взмывали в воздух, когда их кто-то тревожил. Светлое дневное небо было испещрено черными точками. Дневной свет достиг пика, тепло разогнало туман, и далеко впереди были видны все те же стаи воронья.

– Не глупите, Саннио, - тихо сказал герцог, перехватывая поводья кобылы секретаря и отъезжая от злополучного дерева.
– Вы сделаете то, о чем будете жалеть уже к вечеру.

Первый порыв прошел, и юноша уже сам понимал, что валяет дурака. Ему некуда было деваться: ни денег, ни подорожной; к тому же он не сомневался, что дорога пуста и спокойна только днем, а по ночам недавние мирные землепашцы выходят, чтобы поживиться за счет проезжающих, и одинокому юнцу в богатом платье делать на ней было нечего. Да и не герцог был виноват в том, что какие-то люди повесили на придорожном дереве других людей, и все это так омерзительно выглядит и еще хуже воняет.

В молчании они проехали вдоль всей дороги. Всего Саннио насчитал два десятка повешенных. Среди солдат попадались и крестьяне, судя по добротному платью - деревенские старосты. После очередного дерева юноша понял, что его отпустило. Трупы были все так же ужасны, над деревьями все так же кружилось разжиревшее за несколько дней воронье, с довольным карканьем взмывавшее вверх при стуке копыт, и по-прежнему нечем было дышать, но обоняние притупилось, а глаза устали разглядывать однообразное зрелище.