Сейчас же, помимо радости, он почувствовал страх. Страх, что все это лишь случайное недоразумение. Страх, что он потеряет все так же быстро, как и получил.

Он посмотрел на свое отражение в окне, взял стакан и прошептал: «Старик, расслабься. Наслаждайся успехом, ты его заслужил». Потом он сделал еще один большой глоток. Внешне Ландман всегда старался излучать спокойствие и уверенность. Жена называла его «моя скала», не без доли иронии, но вместе с тем не совсем в шутку. Крепкое телосложение, холодные голубые глаза и низкий голос придавали непоколебимости его образу. Других он умел убеждать легче, чем себя.

Телефон Ландмана зазвонил: это был Хартунг, его герой из Восточного Берлина.

— Что за чушь вы там понаписали? — послышался из трубки крик.

Ландману потребовалось немного времени, чтобы вынырнуть из своего облака счастья.

— Так, спокойно, — сказал он. — О чем речь?

— Вы всю историю от начала до конца высосали из пальца, все, что вы написали, — ложь!

— Постойте-ка, моя статья основана исключительно на документах и ваших словах.

— В ваших документах все вздор, я же вам объяснял. И я говорю так не из-за психологической травмы и не потому, что боюсь Штази. И с чего вы вообще взяли, что я люблю пауков?

Ландман спустил ноги со стола и сел прямо.

— Паук — всего лишь стилистический прием. Это чтобы показать вас, дорогой мой Хартунг, сострадательным и человечным. Моя жена прослезилась на этом моменте.

— Ах вот как? А на моменте с Нельсоном Манделой она тоже прослезилась?

Ландман сделал глубокий вдох.

— Знаю, я немного перестарался, пока писал, позволил себе лишнего, признаю. Хотя аналогия мне очень нравится, в конце концов, вы же оба в некотором смысле борцы за свободу…

— Довольно! Свяжите меня с вашим начальником, я хочу, чтобы статью исправили. Я не позволю выставлять себя дураком!

На спине Ландмана выступил холодный пот. Он был готов поспорить на что угодно, что Хартунг обрадуется этим незначительным преувеличениям. Разве ему не льстит оказаться в одном ряду с Нельсоном Манделой? И вообще, разве не за счет его выразительной манеры письма людям полюбился этот герой?

— Господин Хартунг, давайте спокойно поговорим. Мне жаль, если я вас обидел. Статья должна была стать одой, я хотел, чтобы люди вас полюбили.

— Вы меня даже не слушали. Еще до того, как вы пришли ко мне, у вас в голове уже была готовая статья. Вы понимаете, в какое положение меня поставили? Мне позвонила дочь, она восхищается мной за то, чего я никогда не делал!

— Глупости, Хартунг. Это вы сломали предохранительный болт и заблокировали стрелку. Без вас тот поезд не поехал бы на запад.

— Но это вышло ненамеренно. Я ничего не планировал.

Ландман оторопел:

— Погодите, господин Хартунг, вы же подтвердили, что помогли людям сбежать.

— Потому что вы настаивали. — Хартунг откашлялся и тихо добавил: — И потому что мне нужны были деньги.

— О боже, так, значит… Вы вообще не… Вы мне солгали?

— Да, и очень сожалею об этом, — сказал Хартунг.

— А теперь еще раз по порядку. Вы обвиняете меня в том, что я переписал вашу жизнь, при этом сами сказали мне неправду?

— Я сказал вам то, что вы хотели услышать. Простите, это была моя ошибка. Я же не знал, что вы все так раздуете.

— И вас правда не пытали в Хоэншёнхаузене?

— Нет, все было ровно так, как я вам говорил.

Ландман пытался осмыслить услышанное. Если в ту ночь у Хартунга действительно не было никакого плана, тогда он никакой не герой. А без героя нет истории. Если это выяснится, ему конец. И прощай, должность главного репортера. Прощай, журналистская премия. Мало того что его тут же уволят, дорога в журналистику будет закрыта. Источники не проверены, мотивация неясна, зато мишуры понавешано — этого достаточно для увольнения. И тут уж он может сколько угодно ссылаться на документы, слова Хартунга и свое чутье, которое его ни разу не подводило.

— Н-да, — наконец выдавил из себя Хартунг, — похоже, мы оба серьезно подставили друг друга. Мне нужна была история, вам нужны были деньги. Если об этом узнают, мы потеряем и то и то.

Несколько секунд оба молчали. Ландман слышал взволнованное дыхание Хартунга.

— Значит, об этом не должны узнать? — наконец спросил Хартунг.

— Не должны, — сказал Ландман, надеясь, что его облегчение было не слишком заметно. — Если мы оба с этим согласны, то я уж не знаю, кто может засомневаться в этой истории. Люди из Штази? Вряд ли, а если и так, у нас все еще есть документы.