Шрифт:
В ответ раздался голос штурмана. Что он говорил, я тогда не понял, так как еще неважно знал английский язык.
— Пойдем, — заговорил опять первый голос, но уже по-испански. — Не стоит здесь смотреть: не такой американцы народ, чтобы прятать всякую сволочь!
Все трое прошли у меня над головой к другому люку и стали подниматься наверх…
Меня искала полиция.
Только что они ушли и на сердце у меня слегка отлегло, слышу — снова кто-то спускается в трюм. Затем над моей головой открывается доска, и просовывается голова матроса-немца.
— Живы? — спрашивает он.
— Жив, — говорю, — только душа от страха в пятки ушла.
— Ничего, вот вам завтрак. — И с этими словами он просовывает мне бутылку, в которую налит кофе, а на оловянной тарелке кусок жареной говядины.
— Что это, — говорю, — капитан прислал, что ли?
— Нет, — говорит, — это наш обычный завтрак в порту.
«Вот так штука! — думаю. — Вот так судно!»
Быстро покончив с принесенным завтраком, я снова улегся и принялся мечтать. Однако мечтать без движения в яме с моим беспокойным характером было трудно, поэтому, когда матрос, принесший мне в двенадцать часов обед, сообщил, что шхуна сегодня не снимается из-за задержки в таможне, я чуть не заплакал с досады. Тем не менее делать было нечего…
Вечером после ужина ко мне в трюм пришли гости. Доски раздвинули, и мы долго болтали о всякой всячине на том удивительном международном языке, на котором говорят между собой разноплеменные матросы. Наконец все захотели спать, и я остался снова один в своей могиле.
Только в три часа пополудни на другой день шхуна под буксиром парохода вышла из реки. Как билось мое сердце, когда я слышал над головой топотню матросов, подававших буксир!
Громкая команда капитана ясно долетала до меня в открытый люк. Вот слышу: «Поднимай паруса!» Затем под топот ног и визг патентованных блоков раздалась дружная песня: «Yanky ship sails down the river…» [18] Вот быстрее зажурчала вода вдоль бортов — это шхуна стала забирать ход. Наконец раздалось долгожданное: «Отдай буксир!» И в ту же минуту кто-то закричал в люк:
18
«Американское судно спускается вниз по реке…» (англ.) — рабочая песня. — Прим. авт.
— Ну-ка вылезай сюда, молодчик!
Как пружинная кукла из коробочки, выскочил я из своей ямы, подняв головой доски, и бросился по трапу наверх. В этот момент шхуна полным ходом проходила мимо парохода, который, остановив машину, вытаскивал из воды буксир.
После двухсуточного пребывания неумытым в песочной яме при тропической жаре я имел, должно быть, чрезвычайно комичный вид.
Капитан, покатываясь со смеху, послал меня мыться и переодеваться.
— Знаете ли вы руль? — спросил он меня, когда, переодетый и вымытый, я снова вышел на палубу.
— Знаю! — отвечал я.
— Ну, становитесь, сменяйте рулевого!
Я зашел на наветренную сторону, стал сзади рулевого и, положив левую руку на ручку штурвала, спросил:
— Курс?
— Зюйд-зюйд-ост, — отвечал рулевой.
— Как руль ходит?
— Полтора шлага под ветер.
— Есть зюйд-зюйд-ост! Руль ходит полтора шлага под ветер! — повторил я и положил другую руку на штурвал, принимая его из рук в руки.
Шхуна шла полный бакштаг под всеми парусами, узлов девять, и слушалась руля великолепно. Ну и я на первый раз был сама внимательность, так что струя кильватера, пенясь за кормой, вытягивалась, как по линейке, в прямую дорогу — до самого горизонта.
Старому капитану очень понравилось и то, что я сменил рулевого по всем правилам искусства, и то, что хорошо правил. Испробовав в течение последующих двух дней мою способность ко всякого рода судовым работам, капитан предложил мне по приходе в маленький порт Монтекристи, на том же острове Гаити, куда шхуна шла грузиться квебраховым деревом, подписать с ним контракт по пятнадцать долларов в месяц. Конечно, я согласился и, таким образом, остался в числе команды «Гарри Уайта», оказавшегося прекрасным морским судном.
В Монтекристи мы простояли около трех недель, грузя квебраховое дерево. Работа эта была нелегкая. Правда, мы сами в трюмах не работали, а лишь распиливали на палубе некоторые слишком большие куски дерева, не проходившие в люк, но в дереве гнездилась масса скорпионов. Сначала мы очень их боялись и бросали пилы, но потом все так привыкли, что на скорпиона обращали внимания не больше, чем на простого клопа. К тому же поставщик груза привез нам банку с каким-то маслом и объяснил, во-первых, что укус скорпиона не смертелен, а во-вторых, что масло моментально успокаивает боль и в несколько часов уничтожает даже опухоль, образующуюся после укуса. Действительно, двух из нас укусили скорпионы; боль была жестокая, укушенные места моментально вздулись и посинели, но от чудодейственного масла все прошло очень скоро и без всяких последствий.
По воскресеньям возили нашего штурмана в маленькую болотистую речку, впадавшую тут же у городка, где он с карабином охотился за аллигаторами. В два воскресенья он убил двух; впрочем, оба были небольшие, немного больше метра от головы до хвоста. Кроме того, во время отлива мы набирали на берегу целые коллекции чудных больших раковин. Такие раковины в европейских магазинах стоят по крайней мере по пять рублей за штуку. Но из их извилин очень трудно было выжить самого слизняка, и большую часть этих раковин пришлось впоследствии выкинуть из-за зловония.