Одна из прокламаций — новенькая, не захватанная просмоленными матросскими пальцами, обычно водящими по строкам при чтении, и не засиженная мухами. Она напечатана крупным жирным шрифтом и гласит, что с первого января наступающего 1885 года капитанам судов, плавающих под флагом Соединенных Штатов, запрещается заключать контракты с экипажами на срок более двенадцати месяцев и что во всяком порту, где можно нанять «белую» команду, всякий мореходец, служащий на судне Соединенных Штатов, может по уважительным причинам, засвидетельствованным американскими портовыми властями или американским консулом, получить расчет и оставить корабль.

Матросы внимательно читают эту прокламацию.

По другую сторону балюстрады появляется лысый, с круглыми очками на тонком ястребином носу, сухой маленький человек — заведующий департаментом найма — и толстый, здоровый гигант с буро-лиловым лицом, гривой седеющих волос и маленькой седой метелкой на подбородке — капитан американского парусного барка «Samuel D. Carlton».

Человек в очках читает скороговоркой контракт, гнусавя, как истый американец, и проглатывая слова. Малограмотные матросы еле успевают улавливать суть:

«Плавание по всем морям и океанам с заходом во все порты и гавани, куда по осадке своей судно может войти…», «…обязаны исполнять все законные требования…», «…почтительно относиться к капитану и его помощникам…». «Капитан имеет право лишить свободы с наложением наручников…», «жалованье матросам первого класса пятнадцать, второго — десять долларов в месяц…», «контракт от сего числа на три года…», «…контракт не может быть нарушен…».

Среди матросов начинается чуть слышный ропот. Некоторые поворачиваются к стене и начинают снова перечитывать привлекшую их внимание прокламацию.

Кто-то несмелым голосом обращает на нее внимание заведующего.

Тот резко перебивает его:

— Сегодня двадцать третье декабря. Закон войдет в силу только через восемь дней. К подписанию контракта никого не неволят. Америка — достаточно свободная страна. Нежелающие могут удалиться, и клерк вызовет следующих по списку. Согласных поступить на службу прошу приложить руку.

Минутная пауза…

Маленький человек положил бумагу с напечатанным текстом и вписанными фамилиями на широкий прилавок балюстрады.

Матросы с застывшими, злыми лицами подходят один за другим, берут непривычными, заскорузлыми пальцами перо, неумело обмакивают его в чернильницу несколько раз подряд, точно купают, тщательно отряхивают и медленно, сосредоточенно подписываются под контрактом. Большинство сильно клонит при этом голову набок и закусывает верхнюю губу. Подписавшиеся переходят к другой части прилавка, где капитан пристально осматривает каждого, как бы фотографируя его в своей памяти и давая мысленную оценку его физической силе и способностям, и вручает месячный оклад жалованья в задаток.

Подписался и я…

Ревет Атлантический океан.

Жестокий зимний норд-вест гонит черные горы-волны, мешает их белые шипящие гребни с хлопьями снега и превращает и море и небо в беснующийся холодный серо-синий хаос.

«Карлтон» уже третий день бежит к югу под нижними марселями и фоком. Мокрый низ фока обмерз и покрылся толстой ледяной корой.

Руслени, брас-боканцы, ватер-штаги представляют собой глыбы льда. Вахтенное отделение матросов день и ночь обивает лед молотками, топорами, старыми железными болтами и всем, что попало под руку.

Люди одеты в желтые проолифенные полотняные куртки и шаровары. На головах — зюйдвестки, на ногах — новые резиновые сапоги.

Тонкие куртки обмерзли и стоят колом. Надетые под куртками фуфайки и пиджаки, иногда по два — один на другом, плохо спасают от пронизывающего холода.

Теплого платья, конечно, нет ни у кого. Нет его и на судне. До спец- и прозодежды, отпускаемой за счет хозяина, демократические янки еще не додумались. Резиновые сапоги взяты в счет жалованья в судовой лавочке.

Ах, эти сапоги! Их никто не хочет брать, потому что они стоят столько же, сколько и кожаные, а служат не больше двух, много трех месяцев. Но других нет, так как капитану, конечно, нет никакого расчета держать в своей лавочке прочную обувь. Он держит только высокие резиновые сапоги из какой-то подозрительной, перепрелой резины, грубо намазанной лаком для блеска, и сафьяновые туфли того типа, которым бюро похоронных процессий снабжает своих клиентов. Сапоги предназначены для холодных штормовых погод и стоят четыре с половиной доллара, туфли — для тропиков и стоят два доллара.