Вновь поцелуй. Беспощадный, на грани срыва. Меня, словно наказывают за неподчинение, и на этот раз сама вовлекаюсь в игру, отвечая с диким отчаянием. Это не слабость. Нет. Я даю Белорецкому шанс взять роль хозяина, вкусить власть надо мной, и преследую не самые лучшие цели. Главное, заглушить бдительность противника, сыграть искусно роль жертвы. Он должен поверить моей игре, и чтобы это произошло, я должна сама себе поверить.

Нетерпеливо, резко, грубые руки сдёргивают халат с моих плеч, и шершавая ткань царапает нежную кожу, в очередной раз напоминая о натуре мужчины. Нежностью даже близко не пахнет. Меня жаждут наказать за каждое произнесённое слово и действие, хотя этого могу желать только я. Сознание рвёт на части, чтобы причинить шатену хоть какую-то боль, со всей силы вцепляюсь в твёрдые плечи, но не могу причинить достаточного дискомфорта, учитывая наличие одежды.

Жадные мужские губы спускаются от губ к подбородку, шее, ключицам, возвращаются к району плеча, задевая какую-то эрогенную точку, отчего сознание накрывает от необъяснимого возбуждения, бьющего током по нервным окончаниям. Вздрагиваю, невольно выгибаясь в спине, теснее прижимаясь к Белорецкому. Краем уха улавливаю звериное рычание, смешанное с какой-то невнятной речью на иностранном языке. Ткань халата предательски рвётся, обнажая грудь, которую тут же обжигает от хаотичных жалящих мужских поцелуев. Зубы прикусывают затвердевший сосок, после чувствую и кончик языка, который дразнит, распаляя моё тело ещё больше, накрывая разум сладостным туманом.

Не ведая, что творю, пытаюсь сорвать рубашку с крепких плеч, слыша в ответ удовлетворённое рычание. Прижимая к себе одной рукой, второй развязывая пояс халата, Белорецкий отрывает меня от стены, куда-то следуя уверенным шагом. Не успеваю улавливать перемены, словно сама себе не принадлежу. Прихожу в себя, уже лёжа горизонтально на чём-то относительно мягком. Приоткрываю глаза, отмечая стены собственной спальни, и перевожу взгляд на мужчину, быстро срывающего с себя одежду.

Его движения быстрые, резкие, выверенные. Когда он избавляется от брюк и нижнего белья, моему взору предстаёт твёрдый эрегированный член, стоящий колом. На миг напрягаюсь, и сознание проясняется. В голове вновь вспыхивают картинки одиннадцатилетней давности, и я пытаюсь отползти назад, что выглядит весьма нелепо. Арсений улавливает мои неловкие попытки, тут же хватая за щиколотку и дёргая к себе, резко наваливаясь всем телом, набрасываясь на губы диким необузданным поцелуем, вновь лишая воли.

Силюсь понять, отчего так реагирую конкретно на него. Того, кто разрушил мою жизнь, втоптал в грязь, изувечил, отняв счастливое прошлое, отчего стала стервой. Я была иной, и по предназначению должна была стать не той, кем являлась сейчас. Только всё кажется каким-то пугающе…естественным. И вновь сознание рвётся в клочья, а тело подчиняется каждому прикосновению Белорецкого.

Резкое проникновение на всю глубину вырывает из груди мой громкий крик, пропитанный отчаянием и наслаждением. Резонирующие чувства туманят ещё больше, и я теряю саму себя, цепляясь ногтями за крепкие плечи и спину, словно боясь утонуть. Ещё пара движений, и Арсений нетерпеливо переворачивает меня на живот, вжимая одной рукой голову в матрац, а второй приподнимая резко бёдра, меняя угол проникновения. Ягодицу обжигает короткий шлепок, отдающийся эхом в ушах, и ненасытный член вгоняется вновь на всю длину.

Это не похоже на секс, или занятие любовью, скорее дикое совокупление животных, с нотками садо-мазо. И вдруг ловлю себя на мысли, что мне это нравится. Тело кроет волнами экстаза, и я стону в ткань постельного белья. Голос срывается, переходя на хрипы, а где-то над головой раздаётся мужской глубокий стон, пугающий своей мрачностью и дикостью.

Низ живота обжигает грубая ладонь, дёргая, вжимая в стальной стан, и меня поднимают резко вверх, прижимая спиной к мужской груди. Шею обжигает жалящий поцелуй, кажется, в районе плеча смыкаются зубы, но находясь в сладостном тумане, мне многое может мерещиться.

Миг. Белорецкий встаёт с постели, утягивая меня за собой. Не вынимая член, мужчина куда-то перемещается, и вскоре я прижимаюсь грудью к подлокотнику кресла, а мои бёдра приподняты выше. И вновь таранящие жадные движения. В тишине квартире слышны наши стоны, мои крики и мужские рычания, а также быстрые шлепки соприкасающихся порочных тел.

«Словно кролики», — проносится быстрая мысль и тут же исчезает.

И вдруг…

Яркая вспышка накрывает с головой, посылая по телу волны оргазма, и я дрожу, протяжно вскрикивая, закусывая до боли собственную руку, пытаясь унять разряды тока, бьющие и бьющие по нервам. «Такого» никогда не испытывала, и это до ужаса пугает. А между тем, мужчина делает ещё пару жадных движений и замирает. Чувствую, как горячая струя семени бьёт по стенкам влагалища, заполняя всю меня, и я вновь вздрагиваю.

Пытаюсь отдышаться, жадно хватая ртом воздух, но словно не могу этого сделать. Со страхом и удивлением замираю, ощущая, как мужская плоть, до сих пор находящаяся во мне, вновь начинает твердеть, наливаясь новым желанием. Машинально дёргаюсь, пытаясь выскользнуть из-под Белорецкого, но он теснее прижимает к себе, вскоре подкидывая, и я оказываюсь на его руках.

Арсений не смотрит на меня, а после кидает на кровать, не давая опомниться, наваливаясь сверху и порабощая всё моё сопротивление одним сумасшедшим поцелуем. И…всё повторяется так, словно между нами только что ничего не было.

Я теряю связь с реальностью, ощущая себя безвольной куклой в руках опытного кукловода. Если Белорецкий жаждал лишить меня сил, чтобы я и пальцем пошевелить не могла, то у него это прекрасно получается. В какой-то момент теряю сознание от усталости, а прихожу в себя уже утром, едва комнату наполняют лучи восходящего солнца.

Лёжа на животе, приоткрываю глаза, ощущая позади постороннего. В сознании тут же вспыхивают горячие сцены произошедшего ночью. Невольно краснею, вспоминая извращённый темперамент Арсения и то, как сама безропотно подчинялась, ни разу не проявив сопротивление. Готова посыпать голову пеплом, а лучше сразу отправиться в Ад, хотя осознаю, что никоем образы свои грехи не замолю.