– Какие люди. Тебе чего?

– А где Рафаэль? – спросила я, прижавшись к углу арки, будто она могла оказать хоть какую-то поддержку.

– Да его ещё ночью вызвали по какому-то срочному де-твою ж! – Азар схватил салфетку и промокнул чернильное пятно. Я перебрала все возможные темы для продолжения разговора, забраковала их все и, все еще цепляясь за лаковую древесину, чуть слышно предложила помощь.

– Помочь? – оценивающий взгляд старшего прокатился по телу прохладной волной. – С чего бы?

– Ну, – я поджала губы. Действительно, зачем люди вообще сотрудничают? И толку сейчас от девчонки, которая, можно сказать, вчера только на ноги встала? Однако какая-то шибко альтруистичная часть меня замолкнуть не разрешила. – Просто подумала, что Вам будет легче…

– Подумала она, – фыркнул тот, комкая неудачную страницу. Жалобный хруст бумаги скрасил молчание. Мятый шарик полетел в камин. Азар размял пальцы, вздохнул, снова глянул на меня и кивнул на место рядом с собой. – Ладно, валяй. Только смотри, испортишь…

– Перед Вами аккуратность во плоти! – можно было наконец пройти дальше порога и примоститься на краешке дивана. Наши локти случайно соприкоснулись. Я вздрогнула, кашлянула и поспешно прижала руки к ребрам. Рукав зацепил ручку, и та упала на колени, оставив на юбке синюю полосу.

– Оно и видно, – сказал Азар, но, заметив красные следы на щеках, сжалился: – Начальство с тобой. Запоминай, значит. Это, – он показал на ветхий, пожелтевший от времени сборник, – ноты. Старые совсем, долго не сохраню. Нужно перенести в новую тетрадь один в один как в оригинале. Вот.

Азар положил передо мной чистый линованный лист. Мы принялись за работу. Писать было не удобнее, чем засыпать в постели Прокруста с горохом под лопаткой и котом у носа. Совершенно непонятно, под каким углом держать стержень, куда деть лишние пальцы. Я украдкой изучила положение кисти соседа и попыталась повторить. Выходило все еще как у пьяной курицы в преддверии девятого вала, но хотя бы бумага перестала скрипеть. Молчание тем временем выкрутило чувство неловкости на максимум, от стеснения уже начинало подташнивать.

– А можно глупый вопрос? – спросила я, в поисках хоть одной причины для глубокого вдоха.

– А давай лучше умный.

"А давай без давай", – подумалось мне, пока подбирался более вежливый ответ.

– Зачатки наглости есть. Это радует.

Мы посмотрели друг на друга. Бледная маска безразличия на секунду треснула, обнажив игривое самодовольство. Очень смешно. Что еще интересного он успел узнать? А в конце концов, чего стоило ожидать в такой компании?

– А мысли читать нехорошо.

– А мне не положено быть хорошим, – Азар отложил ручку, немного подул на листок, подложил промокашку и перевернул страницу. – Так чего спросить хотела?

– А зачем Вы сами все это пишете? В смысле, разве, ну, – в голове каруселью завертелись варианты подходящих слов, – таким как… Вам обязательно заниматься всякими бытовыми вещами?

– В этом мире вообще мало что обязательно, если хочешь знать. Просто, как тебе, ребенку объяснить? – он откинулся к спинке дивана и задумался. В темных изумрудах блеснул и тут же захлебнулся солнечный луч. – Когда живешь уже не одну тысячу лет, надоедает быть всемогущим, всеведущим, да и в целом быть. Хочется найти какую-то отдушину, что-то простое, человеческое, пусть и бесполезное в глобальном смысле.

– Для Вас это музыка? – голос спустился до шепота в страхе спугнуть откровение.

– Ага. Конечно, во все времена она была разная, но всегда несла в себе что-то родное. Она как препараты – лечит и может вызвать привыкание. А какой восторг, когда люди придумывают новые инструменты! До сих пор помню, как взял в руки свою первую скрипку. В веке шестнадцатом это было.

– В 1529 году1, если быть точнее, – поправил мягкий голос.

– Рафи! – просиял Азар. – Не замучали тебя?

– Не успели, – отозвался тот, бросил на подоконник шелковый пыльник, облокотился о спинку дивана и склонил голову, разглядывая ворох ветхой макулатуры. – Что пишете?

– «Ария» Баха. Рассыпается совсем. Ли решила помочь. А та скрипка, кстати, долго держалась. Хороший мастер этот Анрюха.

– Не слушай его, – подмигнул мне Рафаэль. – Антонио он нахваливал чаще.

– Ясное дело, он же учеником Кольки был. Да и брал я у него уже сам. Но на запястье то струна от твоего подарка. И живая, главное, до сих пор.