«А вот это мне как раз и не надо», подумала Елена и ушла прочь.

– Камилл, ты там ничего не напутал с этим Весельчаком? Где формулировка, на чём основывается обвинение?

Камилл, не переставая мурлыкать какую-то песенку, подошёл к стеллажу, достал какой-то папирусный листок и положил перед Еленой. Это был протокол допроса какого-то Лассиуса, который рассказывал, как некий Сикст П-т веселил пирующих сценкой «Чудо в Наиссе» и рассказывал прочие похабные непристойности о матери императора.

– Сикст П-т – это как раз и есть наш Весельчак, установлено с полной достоверностью, – пояснил Камилл, глядя на Елену с победоносной улыбкой.

– И ты считаешь, этого достаточно для лишения человека жизни? Мало ли, кто что про кого говорит. А он ещё и весело, с юмором…

– Весело, с юмором… – рассеянно повторил Камилл. – Сударыня, перед тобой автор серьёзного научного исследования, как раз на эту тему. В нём я доказал, что высмеивание в два с половиной раза более разрушительно для репутации, чем гневные обличительные речи! С коэффициентом корреляции семь восьмых! После весёлого юмора от доброго имени остаются смешные осколки!

– Я верю, Камилл, и тебе, и твоей науке, но всё равно, как-то оно косвенно, с рикошетом… Он что, источник зла? По таким хлипким основаниям нам половину страны придётся уничтожать.

– Источник зла… – снова повторил Камилл с блуждающей улыбкой. – Я тебе сейчас скажу сенсационные, как видно, для тебя, слова. Ни один злодей в истории не сказал честно: «Зло, я перехожу на твою сторону!». Все делали свои добрые дела в соответствии со своими благородными целями. У всех законные основания, а самые предусмотрительные запаслись оправданиями на любой вариант развития ситуации. И как же так вышло, что одно доброе дело получилось против другого доброго дела? С мечом – по шее! С копьём – в грудь! Мне продолжать, или ты сама уже догадалась?

– Догадалась… Только ведь мы тоже доброе дело как бы затеяли. И где гарантия, что наше добро добрее остального добра?

Камилл взял с блюда Елены две ягодки малины, отправил их в рот, прожевал, проглотил и ответил с улыбкой:

– Откуда у тебя эти сомнения, как вши заводятся? Вчера, вроде, вытравил, сегодня опять завелись. Повторяю ещё раз схему ситуации! Мы напомнили о вечных принципах справедливости! А эти принципы незыблемы в глубину и универсальны в ширину, они признаются всеми религиями мира! Все боги за нас! Мы провозгласили верность этим вечным ценностям, а кто их дерзко попирает, сам натягивает тетиву нашей мести, а мы здесь не при чём! Что тут может быть непонятно?!

– Оно-то понятно, дело наше праведное… Только вот, почему я?.. А готова ли я?.. А достойна ли я?.. Нет полной уверенности, что я созрела, а ты меня всё тянешь…

Услышав это, Камилл поперхнулся малиной:

– Нет, вы только послушайте: я её тяну! Я её достал из каменоломни, отряхнул пыль, и вот теперь куда-то тяну.

Елена засмеялась, а Камилл всё не мог остановиться.

– Эта непримиримость к несправедливости сидит в тебе с детства, я здесь не при делах! Ты приговорена к этой судьбе с самого рождения! Тебе уже не прожить жизнь обычного человека, память о котором определяется временем гниения деревянной таблички на кладбищенской могиле. Твоё имя останется в истории, его будут вспоминать через сотни и тысячи лет. А вот как оно будет произноситься – с ненавистью и отвращением, или с восхищённым трепетом – зависит только от тебя, от того, как ты себя поведёшь! Ты надела очень экстравагантное платье с вызовом для окружающих. Хватит у тебя достоинства и уверенности пронести его по людным улицам под насмешливыми взглядами – станешь законодательницей моды! А дрогнешь – засмеют и заплюют!

– Ты уже это говорил, пошёл по кругу. Это всё красиво смотрится на страницах трактатов, но мы же в жизни живём! Этот Весельчак, он ведь ничем не отличается от многих тысяч других. А значит, если по холодному принципу, мы должны все эти многие тысячи искоренять?

– Нет, блистательная повелительница, ты снова забрела в логический тупик, забыв про динамику ситуаций!

– Ты можешь говорить нормально, без этих выкрутасов?!

– Могу! И говорю: как раз наоборот, показательная казнь Весельчака будет предостережением остальным. Чтобы хорошо подумали, прежде, чем юморить на высокие темы. Мы сейчас как раз спасаем те многие тысячи!

– А можно как-то их спасти, чтобы без крови?

Камилл собрал остатки своего терпения и ответил спокойным и ласковым тоном:

– Слушай ещё раз! Кровь нужна для доказательства серьёзности наших намерений! Взявшись за наше дело, мы бросаем вызов! Мы у всех на виду, все скептически смотрят на нас. И если мы дрогнем, то лучше нам было бы и не бросать этот вызов – мы станем жалким посмешищем! Так что – дрогнем, или пойдём до конца с решимостью?

– Пойдём… Только вот… как много неожиданного тянет за собой наша решимость… Легко вычёркивать имена, написанные грамматическими буквами, из списка живых… А за этими буквами…

– А туда не надо заглядывать, – весело сказал Камилл. – Там ничего интересного. Как в мужском туалете – в смысле неприличности туда заглядывать.

«Время раковины» – так во дворце Константина неформально назывался период, когда император заканчивал работу на сегодня. Это долгожданный момент отмечался белым флагом с изображением закрытой раковины, вывешенным из окна канцелярии и означавшим, что сегодня с тобой никаких служебных неприятностей уже не случится. Во время раковины наступало массовое расслабление.