Стивен пожал плечами:

— Может быть.

— А Эмиссар и Чекист, — добавил Михаил, — сейчас сидят в командирском броневике и тоже вычисляют площадь треугольника?

— Возможно, — согласился Стивен и замолчал.

— А почему треугольник? — задумался Михаил вслух.

— Три самых крайних точки, — пояснил Стивен, — максимальное отклонение вправо, влево и вперед. Назад я не считаю, направление движения у нас верное, вон — Солнце, вон — Юпитер. Вчера было так же. И я очень сильно сомневаюсь в том, что колонна развернулась и внезапно поехала обратно. Значит они просто немного отклонились от курса.

— Ты неправильно считаешь.

— Почему?

— Да потому, что считать нужно не от крайних точек, а от одной — центральной.

— И что получится? — не скрывая растерянности переспросил Стивен.

— У меня с математиков плохо, — напомнил Михаил.

— Это геометрия.

— Не важно.

— Объясни, как умеешь.

— Ну вот смотри, — Михаил нарисовал прямую линию на песке, — это дорога. Вот эта точка, наша машина в колонне.

— Так… — задумчиво проговорил Стивен.

— А вот теперь отсчитывай свои восемнадцать километров во все стороны от этой точки, он быстро начал рисовать линии в разные стороны. Сюда, сюда, сюда…

— Ага, я тебя понял, — воодушевился Стивен, — ты имеешь ввиду, что получается круг, диаметром 18 километров. А если мы не сбились с направления, то, собственно, — полукруг, или даже сектор. «Пи-эр-квадрат деленное на два», — получается свыше тысячи квадратных километров…

Михаил выпрямился, воткнул лопату в песок, вытер пот и снова заявил:

— Херня все эти твои расчеты!

— Почему?

— Потому, что не в математике дело, а в этих гребанных холмах.

— Это барханы.

— Не важно, — надул губы Михаил, — я понял к чему ты клонишь. Хочешь посчитать сколько километров должна проехать машина по зигзагу, чтобы нас наверняка найти.

— Ну да, — кивнул головой Стивен.

— Только ведь не видно ни хрена от горизонта до горизонта, — барханы мешают. А значит их объезжать придется. И в результате, ты намотаешь вокруг этих «холмов» несколько сотен километров, — и произнес таким же поучительным тоном, каким недавно говорил Стивен — со скоростью десять — двенадцать километров в час, получается не меньше двух — трех дней поиска.

Стивен задумчиво поскреб пятерней в затылке:

— Я думаю гораздо меньше, но сутки — точно уйдут.

— Пить охота. Жарко очень, — пожаловался Михаил, — а воды у нас нет.

— Сам виноват, — огрызнулся Стив, — нужно было набрать. А ты забил.

— На забил, а забыл, — надув губы поправил его Михаил.

— Ага-ага, — хихикнул Стив, — уши развесил, кто и сколько ящерок подстрелил… Не до воды было! — закончил он фразу подбавив в голос побольше пафоса. Прозвучало смешно, как в школьном театре.

— Да ну тебя, — обиделся Михаил, — Гамлет хренов. Копай лучше быстрее, а то мы тут до вечера возиться будем.

— Да вот я-то как раз копаю, — усмехнулся Стив, — а ты все время «филонишь».

Не удержался, вставил фирменное словечко деда. Сейчас так не говорят. Никто!

— А я устал! Вот сейчас отдохну, водички попью и продолжу.

— «Техническую» что ли собрался глотать?

— Ну да… — смутился Михаил, — а что мне теперь, помирать от жажды?

— Я бы не советовал, — озабоченным голосом произнес Стивен, — черт его знает, что за пиявки в той луже водились. Как минимум, дизентерию схватишь, а врачихи рядом нет. Хотя…

Сказал и загадочно замолк.

— Ну и чего «хотя?» — насупившись уточнил Михаил, нехотя возвращаясь к лопате.

— Нас тогда гораздо быстрее найдут.

— Это почему? — не сообразил Михаил.

— Да по запаху, — улыбнулся Стивен, — так пронесет, что всю Сахару провоняешь.

— Ну ты… гад…

Минут десять откидывали песок молча.

— Обиделся что ли?

— Нет…

Еще десять минут молчаливого сопения и обливания потом. Михаил швырнул лопату и сел на раскаленный песок.

— Не могу больше. К черту! Пойду «технической» попью. Мне уже пофиг на все.

— Как знаешь, — буркнул Стив, — только потом не жалуйся. Я тебя предупреждал.

Иваныча не было очень долго, больше часа. К тому времени, когда он вернулся, слегка покачивая канистрой, Михаил все еще не выполнил своей угрозы, и пить «грязную» воду так и не стал. Но жажда стала настолько нестерпимой, что он был готов пить не только из лужи, но даже из «помоечного ведра», как выражался дед о нестерильной посуде.