— Кстати, про каски: почему у нее цена получается больше пяти тысяч в этих… в виртуальных деньгах, а в реальных всего полтораста рублей? Это ты мне объяснить можешь?

— Легко. Сто пятьдесят — это сколько рабочие на заводах получают, на всех заводах, где и каски, и материалы для них делаются. А остальное — это виртуальные деньги, в которых учитываются затраты энергии на всех этапах производства и затраты на постоянно проводимые там НИР. Но это опять всего лишь совершенно виртуальные цифры: мы тут с Глебом недавно обсуждали кое-что, так он подсчитал, что если все ее предприятия — точнее, все электростанции, которые на предприятиях НТК действуют — соединить линиями электропередач, то нам на Урале и в Сибири года три новых электростанций строить не нужно будет: электростанции там с огромным запасом по мощностям выстроены и большую часть времени они вообще вхолостую топливо жгут. Но — жгут, потому что на ночь их не выключить. Поэтому и энергозатраты на каски те же выглядят грустновато, но когда Глеб все же все это в единую сеть соединит, то виртуальная цена каски сразу упадет втрое. А еще нужно учитывать, что предприятия, которые только на армию работают — они чистые потребители, их-то продукция дальше по цепочкам производства не передается, так что и выручки — даже виртуальной — они обеспечить не могут.

— Вы, я гляжу, уже на «ты» перешли? — с улыбкой спросил подошедший Иосиф Виссарионович.

— А куда деваться? Если на «вы», то как-то неудобно собеседнику в рыло дать… — усмехнулся Лаврентий Павлович. — Слава, я, конечно, далеко не все понял, но вроде основное усвоил, а если что — я к тебе еще зайду.

— Заходи… если найдешь меня.

— Я — найду, у меня руки длинные.

— Так, товарищи, заканчиваем дискуссии, уха уже готова. А если припечет, то по дороге домой доругаетесь…

В последних числах сентября Вера, позвонив в Пушкино Наде Новиковой, притащила в Лианозово ее с несколькими учениками, а еще — по просьбе уже Нади — приехали и несколько преподавателей-скрипачей из разных подмосковных музыкальных школ. Вера с ними немножко позанималась, а затем, плюнув на свои бесплодные попытки, пригласила одного из студентов Консерватории, обучающегося на дирижера:

— Значит так… как там тебя, Борис? Борис, нам нужно сыграть вот это, и сыграть так, как я хочу. Потому что у нас времени больше нет на сыгрывание, а без дирижера почему-то скрипачи идут кто в лес, кто по дрова.

— А партитуры каждому выдать?

— Выданы уже, но их же учили только с дирижером работать — вот с тобой они и поработают. Под фонограмму фортепьяно, так что тебе, думаю, просто будет: ты ее заранее прослушаешь сколько угодно раз, ритмом проникнешься…

— Но если под фонограмму, то и вы, наверное, оркестром дирижировать сможете?

— Если бы я хоть примерно понимала, как там руками махать нужно… так что принимай оркестр и изобрази мне прекрасную музыку.

— Я… я попробую. Но предупреждаю: раньше я только своими сокурсниками дирижировал… иногда.

— И теперь будешь до глубокой старости из-за этого от работы увиливать? Наберись мужества: ведь тебя ждет всемирная слава! Твою фамилию на пластинке напечатают… мелкими буковками. У меня сейчас как раз семинар, я часа на два отойду, а ты пока музыку послушай, потренируйся… Миша тебе поможет. Но мы сегодня кровь из носу должны запись произвести. Еще вопросы есть?

— Старуха, — обратился к Вере Миша, когда запись закончилась (очень поздно закончилась, Вера даже домой позвонила и предупредила, что ночевать сегодня не придет), — честно признаюсь: ну никак не ожидал я, что ты в одиночку Вивальди так исполнить сумеешь. Но жутко рад, что первым все это вместе услышал… а между прочим, еще до тебя услышал, когда фонограмму сводил!

— Врешь, я ее тоже слышала, ведь ранее записанные дорожки я тоже при игре слышала.

— Ну да, но я о другом спросить хотел: у нас получается две пластинки, и на всех ты играешь… а Вивальди ты вообше одна исполняешь.

— И Оля!

— Ну, на ударных она, но все остальное… я все это к чему: на этикетке какое имя писать?

— Какое? Знаешь что, а напиши-ка ты фамилию Андреева, хоть муж порадуется. Но пластинки ты, когда тираж штамповать начнешь, мне по пять штук отложи.

— Я тебе по коробке отложу, будешь всем родным и знакомым дарить и хвастаться. И, сдается мне, Вера Андреева на всю страну прославится: твоя «Баллада для дочки» — это вообще чудо какое-то… Да и остальное: я раньше на Вивальди вообще на смотрел, а ты так сыграла… «Мелодия» пятитысячными стартовыми тиражами точно не отделается.

— Болтун! Впрочем… а на «Аделине» обязательно напиши…

— На какой Аделине?

— Тьфу, задумалась… на пластинке с балладой обязательно напиши, что исполняет…

— Вера Андреева!

— Детский скрипичный ансамблю Пушкинской музыкальной школы! А на конверте всех детишек поименно укажи!

— Как прикажешь… считай, что уже указал. Я думаю, что в понедельник тираж начнем печатать, зайдешь за авторскими экземплярами?

Шестого октября дома у Лаврентия Павловича собралась небольшая компания. Просто так собралась, музыку послушать: Миша в пятницу передал Вере коробку с только что отпечатанными пластинками, и она подарила парочку соседу. Пока что больше пластинок с этой музыкой вообще не было, все же завод «Мелодии» работал по плану и поставить на линию новые произведения возможности не было — но Миша как-то пропихнул в производство «установочные партии».

А заодно «обкатал» и новенькую, только что смонтированную типографию, в которой должны были печататься конверты для пластинок — не просто новую, а «принципиально новую», все оборудование для которой Вера сумела заказать в Германии. Поэтому и конверты для пластинок получились «принципиально новыми»: наружный, изготовленный из «лакированного» картона с полноцветной печатью и внутренний, бумажный, но на котором было подробное описание «вложения».