— То есть и с американцами тоже…

— Я же сказала: уверенности нет! Пока за океаном с Белом доме сидит этот инвалид… умственного труда, с ними мы воевать не будем.

— Почему это он инвалид умственного?

— Потому. Если бы он не начал свою политику борьбы с кризисом, кризис бы сам по себе рассосался бы еще в тридцать четвертом. Но… плевать, просто примерно с год-два американцы на войну не запишутся. Так что хоть тут полегче будет.

— Богу бы твои слова да в уши…

— Ну и кто тут у нас контра? Шучу… тошно мне. Но, надеюсь, я вам достаточно накассандрила?

— Вполне. А если чего-то такого захочешь, ты просто Нине скажи, она достанет.

— Мне и Даша все, что нужно, приносит. Да, сразу не сказала, подумала, что вы и сами сообразите, но, думаю, напомнить все же стоит: если немцы свои дивизии по миру собирают, то ждать нам осталось недолго.

— Это ты метко заметила: по миру. Есть сведения, что в вермахте уже триста тысяч французов, поляков почти столько же, а вместе с прочими бенилюксами всяких иностранцев там уже под миллион. Но ты права: я и сам сообразил. Но какой, по-твоему, я должен сделать вывод?

— У нас на западной границе пустых ангаров быть больше не должно.

— Нет уже пустых, а сейчас и новые быстро ставятся, думаю, за месяц и их… заполним.

— Ну и хорошо. А теперь… вы уж извините, но лучше вам сейчас уйти. Больно уж мне паршиво…

Обстановка накалялась очень быстро. Уже одиннадцатого марта Гитлер «принял предложение литовского правительства» и Литва официально вошла в состав Рейха, но германские войска вошли и в Латвию (формально — для помощи в защите границ), хотя пока в Латвию зашла всего одна пехотная дивизия. А в Эстонию немцы официально даже заходить не собирались, но вот уже около тридцати тысяч «репатриантов» из Германии там записались в «самооборону», а откуда для этой самообороны эстонское правительство взяло оружие, осталось покрытым мраком тайны. Мало ли по миру бродит бесхозных «Маузеров», выпущенных в сорок первом году?

И не только маузеров, у эстонцев — правда уже в официальной армии, появились в больших количествах американские автоматы и британские пулеметы, а в конце марта в Таллинском порту были выгружены два десятка трехбашенных танков Виккерс Марк I и почти полсотни «Матильда II». Товарищ Сталин поинтересовался у товарища Берии, что тот по этому поводу думает, и ответ его в целом удовлетворил:

— Я предполагаю, что с этой танковой армадой мотопехотный батальон будет разбираться минут пятнадцать. Но могу и ошибаться, вполне допускаю, что ему потребуется даже двадцать минут…

— Ты так уверен?

— Совершенно не уверен, даже больше скажу, в принципе не уверен… что эти танки вообще до батальона дойти успеют. Если верить Старухе — а не верить ей оснований нет — то всё это железо станет металлоломом непосредственно в парках или на выходе из них. Мы ведь знаем, где они размещаются, а чтобы накрыть эти парки, СБ-М потратят… то есть примерно двадцать минут и потратят. А уж если они потихоньку подойдут к нашим границам, то мы их расстреляем вообще минут за пять.

— Мне бы твою уверенность…

— Мне бы тоже. Но я предпочитаю верить в лучшее… а готовлюсь все же к худшему. Изо всех сил готовлюсь.

— И поэтому запретил поля вдоль границы засевать, так?

— Что? Про поля я вообще ничего не знаю…

Про поля кое-что знала Вера, точнее, она кое-что помнила. И предприняла определенные «превентивные меры». Довольно экзотические меры: за зиму со всех «новых территорий» Западной Белоруссии и Западной Украины вся тракторная техника была выведена в Прииртышье, причем вместе с нанятыми на «сезонную работу» крестьянами. Вместо тяжелых тракторов на поля западных областей были выведены трактора легкие, причем те, на которых еще не поменяли бензиновые моторы на дизельные. И этими тракторами половину полей засеяли травами, причем травами довольно странными: например, множество полей было засеяно люпином «для повышения плодородия», а еще очень немало полей засеяли луговыми травами с большой примесью вики. Впрочем, и традиционные культуры тоже сеялись, но все же упор в Западной Белоруссии делался на овощи и картошку, а на Украине — на свеклу. Так что претензия Сталина была несколько неверной.

Тем не менее Лаврентий Павлович вопросом Иосифа Виссарионовича обеспокоился и примчался за разъяснениями в Сельхозуправление НТК.

— Мера, можно сказать, вынужденная, — сообщили ему «профессиональные агрономы», — мы два года наблюдали заметное снижение урожайности, причем снижение это началось еще до воссоединение этих земель с Советским Союзом. Оно и понятно: капитализм, хищническая эксплуатация — в том числе и земли. Поэтому прошлой осенью было проведено картографирование всех сельхозугодий, и там, где с калием относительно неплохо, мы рекомендовали сажать свеклу и картошку, а там где даже с калием беда, посеяли культуры, которые помогают накапливать в почве хотя бы азот. Ну а раз с зерновыми тут ничего приличного ожидать не приходилось, мы просто пригласили население зерно выращивать в этом году уже в Прииртышских степях и на Дальнем Востоке.

— Пригласили, отобрав у населения трактора.

— Никто ничего не отбирал, все трактора, которые вы перевезли в степь — собственность нашего управления НТК, и мы просто направили технику туда, где она в состоянии дать положительный эффект. А населению все это объяснили, народ в целом ситуацию понял, поехал в степь с удовольствием… ну, кто все же поехал. Условия-то там вполне приличные, временных балков со строек совхозов там полтора десятка тысяч осталось, а в них люди даже зимой нормально жили, а уж летом…