Высказать ей все, что я думаю по этому поводу, не получилось – отмер дежурный. И начал было хорохориться, но вылетел за пределы нашего поля зрения. В прямом смысле этого слова. Зато появился тот, кто отвесил ему подзатыльник.

Этот представитель рода Рудаковых был минимум вдвое старше предыдущего и не испытывал к Локи негатива. Ну, или умел держать себя в руках достаточно хорошо, чтобы не показывать настоящие чувства. Общение с нами он начал с учтивого поклона. Потом представился, пожелал доброго вечера, дал вектор захода на посадку и сообщил, что глава рода и «лицо, вызванное на дуэль», уже ждут в Белом зале спортивного комплекса.

Услышав столь своеобразное описание личности, к которой у него были претензии, Ярослав в мгновение ока вернулся в нормальное расположение духа, склонил голову в знак благодарности, попрощался и оборвал связь. Не ярился и по дороге к Белому залу, которую знал на удивление хорошо – вежливо здоровался с обитателями поместья, то и дело попадающимися на пути, развернуто отвечал на вопросы хороших знакомых, а одной девице лет, эдак, пятнадцати даже игриво подмигнул. Зато, перешагнув через порог помещения, в котором, вне всякого сомнения, обычно проводились тренировки по разного рода единоборствам, окинул взглядом «комитет по торжественной встрече» и снова изобразил атакующий планетарный танк. А когда «подъехал» к невысокому, но очень широкоплечему мужчине лет шестидесяти пяти, восседающем в модерновом кресле, холодно поздоровался и так же холодно заговорил:

– Павел Станиславович, я к вам опять с претензией. На этот раз куда более серьезной, чем та, благодаря которой мы познакомились. Ваш двоюродный брат Антон Константинович намеренно спровоцировал нервный срыв у моей Спутницы, за сутки до этого чуть было не ставшей очередной жертвой шейха Аббаса бин Анвара аль-Галиба, лишил меня хорошего товарища, который мог стать другом, и вынудил этого же товарища потерять лицо перед представителями нескольких десятков дворянских родов Рубежа. В общем, я в бешенстве и требую удовлетворения!

– Он свое уже получил… - угрюмо буркнул патриарх, а через пару мгновений нехотя добавил: - Но ты в своем праве, так что поединку быть.

Чтобы хоть как-то отвлечься от страха за парня, с которым связала жизнь, я оглядела зал, в котором ему предстояло драться. И пришла к выводу, что придираться не к чему – потолочные панели давали рассеянный свет, который в принципе не мог ослепить никого из бойцов; покрытие пола исключало любую возможность поскользнуться, размеры площадки позволяли двигаться, ни в чем себе не отказывая, и т.д. Поэтому я переключилась на анализ поведения Рудаковых. Тут тоже все оказалось прозрачнее некуда – раз они не собирались никуда перебираться, значит, с выбором оружия вызываемая сторона определилась заранее. Правда, тут я задергалась, ибо уже видела, как Ярослав стреляет, а об уровне его владения всеми остальными видами оружия не имела никакого представления. Ничуть не успокоил и страх в глазах Димы, которого я заметила мгновением позже. Ведь он мог бояться чего угодно!

Слава богу, мне хватило ума оценить состояние Забавы и скорее почувствовать, чем увидеть, что она совершенно спокойна. А потом в зале появился вызываемый, и я, увидев его нос, свернутый набок, глаза, «украшенные» синяками, и губы, напоминающие пельмени, с большим трудом удержалась от смеха…

…Несмотря на потешный вид, Антон Константинович оказался очень и очень серьезным бойцом, что для дворянина с Рубежа было скорее правилом, чем исключением. Взяв один из двух абсолютно одинаковых абордажных палашей, предложенных дуэлянтам, он быстро привык к его балансу и весу, поэтому сразу же после команды патриарха попер в атаку. Несмотря на солидный возраст и некоторый избыток лишнего веса, двигался легко, быстро и абсолютно непредсказуемо. По крайней мере, для меня. А еще заранее то ли видел, то ли чувствовал атаки Локи, успевал на них реагировать и не собирался играть в кота и мышонка. В смысле, был предельно серьезен, не делал ни одного лишнего движения и не планировал проявлять излишний гуманизм. В общем, в зале почти непрерывно звенела сталь, а особо нервные зрители сопровождали удачные атаки и уходы то торжествующими воплями, то стонами разочарования. Я тоже болела. Самой собой, за Ярослава. И за три первые минуты насчитала семнадцать почти пропущенных им смертельных ударов. А к середине четвертой воспрянула духом, почувствовав, что опыт, масса и сила Рудакова начинают проигрывать скорости, гибкости и феноменальной выносливости Логачева. Настроение, пребывавшее где-то в районе абсолютного ноля, стремительно поползло вверх, а в начале пятой минуты, то есть, сразу после того, как Антон Константинович окончательно сдох и начал совершать ошибки, напрочь вышибло из сознания жалкие остатки страха и сомнений. И позволило вспомнить о том образе, который нам было поручено изображать. Поэтому серию из трех невероятно быстрых и сильных ударов, закончившую бой, я встретила абсолютно бесстрастно – проводила ничего не выражающим взглядом руку, в ореоле разлетающихся капель крови упавшую на пол, равнодушно посмотрела на страшную рану, перечеркнувшую левый бок, лениво изучила разрез на шее и уставилась на стремительно бледнеющее лицо мужчины, еще совсем недавно непоколебимо уверенного в своей победе.

«…дождись момента, когда от него будет зависеть твоя честь…» - напомнила память.

«Дождалась. Теперь сгораю от стыда из-за камня за пазухой…» - мысленно ответила ей я. И почувствовала потребность как можно быстрее остаться с Забавой наедине, чтобы озвучить принятое решение…

Глава 7. Ярослав Логачев.

21 марта 2352 года по ЕГК.

…В наземный терминал орбитального лифта мы вломились в двадцать три минуты первого по локальному времени столицы, бросив «Альбатрос» на одной из перехватывающих стоянок. Билеты не покупали. В смысле, сами – «скормили» контрольным терминалам электронные подтверждения оплаты, произведенной со счета Витьки Неплюева. И уже через считанные минуты оказались в комфортабельной кабинке, готовой вознестись на орбиту. Сели, конечно же, у «панорамного окна», хотя прекрасно понимали, что никаких окон в кабинках орбитального лифта нет и быть не может, ибо их заменяют обзорные экраны. Дождавшись старта, прикипели взглядами к проваливающемуся вниз морю огней и совершенно одинаково затаили дыхание. И не зря: через десяток секунд после того, как нас придавило к ложементам, на западе появилась тоненькая розовая полоска, плавно, но стремительно превратилась в зарево, выплюнула в светлеющее небо красно-оранжевый диск Рубежа и, превратившись в линию терминатора, поползла по выгнутому диску планеты к точке, из которой мы стартовали!

Увы, путешествие оказалось куда короче, чем хотелось бы – очень скоро кабинка начала замедляться, юркнула в щель между лепестками диафрагмы одного из приемных модулей орбитальной станции и застыла в мощных магнитных захватах. А ровно через две минуты после этого к шлюзу присосался приемный рукав транспортного перехода, и вспыхнувшее табло пригласило нас к выходу.

Тут мы никуда не торопились – поднялись на первый ярус Большого Кольца, проехали четверть окружности на траволаторе, провели несколько минут, пялясь в настоящий иллюминатор на узенькое «лезвие» освещенной части планеты и ровно в час ночи перешагнули порог кафешки с романтичным названием «Приют влюбленных сердец».

Руку Бориса Георгиевича, вскинутую вверх, первой заметила Панацея и потянула нас с Дашей к столику, прячущемуся между двух искусственных ив. Она же первой поздоровалась, бесцеремонно шлепнулась на продавленный диван и требовательным хлопком по сидению пригласила к себе Федосееву. Затем притянула к их краю стола здоровенную тарелку с бутербродами и два бокала вишневого сока, пожелала подруге приятного аппетита и принялась уничтожать угощение.

Я проголодался ничуть не меньше девчонок. Но проигнорировал требования желудка и вопросительно уставился на одного из немногих родственников, которым все еще доверял. А тот, не став тратить время на пустопорожние разговоры, быстренько озвучил ответы на все вопросы, которые меня беспокоили: