Шрифт:
Ульяна прочла следующую строку:
— Горы будут сражаться с восходом, но вместе умрут от ярости…
— Чёго-то вообще бред какой-то… — Нахмурила лоб девчонка. — Горы сражаются…
Ульяна снова немного помрачнела, глянув в сторону:
— Так говорили про Зекистан… Когда там поднялось восстание…
— А восход на востоке… — Я тут же припомнил то, как Меченый узнал часть пророчества, глядя на бойню в подворотне. — В Джиппонии…
— Зекистан будет воевать с Джиппонией? — Таисья помотала головой. — Я ж говорю — бред!
— Или зекистанцы с джиппонцами. И вместе умрут от ярости…
Конечно тут речь не о жителях гор. А о ветеранах Третьей Зекистанской. Которыми, как и Ратмир Боровик, очевидно, были те двое парней вместе с ним… Которые умерли от моей ярости…
В отличие от юной княгини ворожея, похоже, увидела то, что я всё-таки смог трактовать эту строку. Но заметила она и то, что я не спешу делиться своими догадками. Её явно больше заинтересовало то, с каким выражением на лице я вчитался в следующие слова на бумажке.
«Один вместит четырёх и его пожрёт белый зверь»…
— Гор?
— Да? — Я поднял взгляд от текста.
— Голоса, которые ты слышишь за завесой… — Ульяна пристально смотрела мне в глаза. — Их сколько? Четыре?
— Да…
— И сейчас они… — Кажется, в глазах ворожеи мелькнул страх. — Не с нами?
— Нет…
Таисья в это время придвинула текст к себе:
— Наверное, то, что идёт дальше, ещё с тобой не случилось, раз тут совсем непонятно… И где-то тут нужно искать след этого лысого… — Подняв на нас взгляд, она наконец-то заметила нашу игру в гляделки. — Вы чего? Что-то всё-таки узнаёте?
— Узнаём… — Я отвёл глаза от Ульяны. — И здесь действительно есть след этого лысого…
— Где?! — Таисья снова вчиталась в текст. — Думаешь, «белый зверь» — это про него?
— Нет. Про него — это, похоже, «брошенный воин». Он же официально пропал без вести, помнишь?
— Брошенный воин примет помощь, семь крыс погибнут и кровавое солнце взойдёт… — Прочла девчонка вслух. — «Примет помощь»? От кого?
— От меня.
— От тебя?!
— Потому что мне, похоже, нужна помощь от него.
— Чего-о?!
— Он наверняка знает, как правильно трактовать оставшиеся строки.
— К-как… Почему… — Теперь Таисья недоумевающе захлопала ресницами. — С чего ты взял?
— Об этом позже. Сейчас нужно узнать о нём как можно больше. От вашего дяди.
— Ну это как только Тиг от Соньки отделается… Я с ним плохо знакома…
— И ещё от Пушкаря.
— Пушкарь-то тут при чём?!
— Ты тогда тоже была без сознания…
— Да тебя послушать — я как будто всё время в отрубе была!
— И тем не менее, он его узнал тогда, в кампусе… — Я подтянул бумажку с текстом к себе. — Может тогда и поймём, что это за семь крыс и кровавое солнце, про которые говорится тут дальше…
— А про низложителя и его багровый щит тебе типа уже понятно?
…
— Доброе утро, судари и сударыни. — Опричник белозубо улыбнулся аудитории, словно кинозвезда. Никогда бы не подумал, что он так умеет. — Для начала позвольте ответить на тот вопрос, который я невольно услышал, пока ожидал за дверями…
С этими словами Ромул полез во внутренний карман пальто.
— В ту приснопамятную дату, когда Империя получила, по меткому выражению одного историка, «второе дыхание», было создано то учреждение, которое я имею честь представлять здесь и сейчас… — Достав из кармана бумажник, Ромул принялся его неторопливо разворачивать. — Седьмое отделение. Или, как говорили в обсуждаемые вами времена, «Седьмой Приказ его Императорского Величества»…
Щёлкнув прищепкой, опричник отложил бумажник. И продемонстрировал аудитории бордовый значок в форме щита с серебряной семёркой в центре…
Глава 3
Гости званые и незваные
Что ж, чёрный, ты вовремя. Интересно, есть ли у тебя какой-то метод против этих «четырёх в одном»? Если другим я это групповое инкогнито пока раскрывать опасаюсь, то тебя-то мне уж точно не жалко…
Но пока послушаем, что ты тут решил рассказать этим барчукам про предстоящий светский раут…
— Заранее прошу извинить, но, как вы понимаете, господа, род моих занятий не предполагает имён. Поэтому для вас я останусь просто агентом. — Представляясь, Ромул постоянно поддерживал зрительный контакт с аудиторией. Но, скользя взглядом по рядам, ни на миг не задерживал его ни на одном лице в отдельности.