Это всего лишь какая-то авария. Вот и полыхнуло. Может, склад какой взорвался. Тоже ведь не в первый раз.

Внизу кричали люди. Кто-то закрывал ладонями глаза, кто-то выставил вперед руки и слепо шарил в воздухе. Макс смотрел на них и понимал, что любая его попытка придумать объяснение обречена.

Время остановилось.

Случилось то, чего все боялись. Даже, когда шутили, что ну тогда-то точно все закончится.

Отчаянно не хотел верить в то, что происходило. Макс понятия не имел, сколько времени нужно, чтобы до него дошла ударная волна. Уроки ОБЖ остались где-то в прекрасном далеко под названием “детство”, а все его размышления про ядерную войну сводились к малодушной уверенности, что он сдохнет в первые минуты. В позе Тони Старка на испытаниях ракеты “Иерихон”. Инстинкт самосохранения оказался сильнее. Алединский бросился прочь от окна. Рассудок рвало напополам. Одна часть мертвой хваткой держала мысль, что все это просто сон. Скоро зазвенит будильник, и Макс, как обычно, через весь город поедет на работу. А другая — требовала найти убежище, чтобы укрыться. И эта часть сознания не планировала дальше. Она словно шла по уровням или этапам. Сначала справиться с первой угрозой, потом думать про другие. Макс ринулся в переговорку, где все еще работал телевизор. Механический голос говорил, что ожидается сообщение правительства Российской Федерации. Парень забился в угол и обхватил руками голову. Сначала дохнуло жаром. Даже внутри здания чувствовалось — словно вышел из самолета где-нибудь в июльском Каире. Или в аду.

Ударной волной накрыло через несколько секунд. Здание тяжело содрогнулось. Сама земля застонала. И ей тяжело было. На мгновение показалось, что все рушится. Еще немного и все — конец. Но Макс не умирал, пока вокруг гремело и грохотало. На него что-то сыпалось и падало, но он не мог заставить себя открыть глаза. Скорчился в углу и ждал, что произойдет первым — волна пройдет, или здание не выдержит и обрушится вместе с ним. В шум вклинился тонкий звон — лопнули стеклянные перегородки. Стены еще раз тяжело дрогнули, и все стихло. Алединский приоткрыл глаза. Несколько мгновений он сидел в оглушающей тишине, а потом все вокруг взорвалось голосами. Истошно кричали люди. Где-то сигналил автомобиль. Макс машинально поднял взгляд на экран телевизора — вместо сообщения правительства он увидел белый шум. Звуки сирены доносились откуда-то издалека, где чудом уцелели громкоговорители. Он не мог заставить себя подняться. Подсознательно ждал еще одного удара, еще одной волны или, может, что его все-таки кто-то разбудит. А он выдохнет и нервно улыбнется — приснится же такое. Но это же нормально, все давно на взводе, столько времени живут в этом всем. Вот и снится ядерная война. Главное, что на самом деле все еще хорошо.

Сквозь утопические грезы пробилась страшная мысль. Стучала как набат, вгрызалась в сознание как сирена — надо уходить. Надо. Прямо сейчас. Макс усилием воли заставил себя пошевелиться. Посмотрел на телефон, который он все еще сжимал в руках — сигнала нет. Как же он теперь родителям позвонит? И тут же потряс головой от злой беспомощности. Некому больше звонить. Ударили по нижней части — наверняка по военному заводу, где они работали. Теперь там только выжженная земля.

Весь город — общая могила.

По нему еще могли ходить живые люди, напуганные, растерянные, раздавленные страшной реальностью. А наверху уже собирался радиоактивный саван, готовый укрыть всех, кто сумел пережить первые минуты ядерного удара. Макс остановил взгляд на скатившихся со стола пластиковых бутылках с водой. Их вчера офис-менеджер расставила перед очередной очной встречей. Все как всегда пошло не так, переругались. В понедельник Макс должен был в Москву ехать, продолжать разговор в оффлайне. А теперь Москвы, наверное, уже и нет.

Придерживаясь за стену, он поднялся на ноги. Схватил бутылки с водой и, пошатываясь, пошел к своему столу. Под кроссовками хрустело стекло. Электричество еще не вырубилось — освещение в коридорах работало, а связи, видимо, больше нет. Макс торопливо сгрузил воду в рюкзак и еще раз глянул на телефон — нет сигнала. Он бросил его на бутылки. Зачем — сам не понимал. Действовал как в бессознанке. Отметил, что нет ни Вадима, ни Кати. Мысленно окейнул. Может, убежали уже. Скорее всего, убежали.

Его все еще трясло — пока он судорожно метался по офисной кухне, набивал рюкзак фитнес-батончиками и искал местную аптечку. Снова не знал, зачем. Ответ вроде бы был очевидный — чтобы выжить. Но для чего? Все привычное ему уничтожено. Нет ни родных, ни его команды, ни чертовых проектов, которые ему еще вчера виделись такими важными. Больше нет ничего. Стоило ли держаться за жизнь, зная, что дальше будет только хуже? Макс точно знал, что не стоило, но шел по коридору, зная, что ему нужно разыскать убежище покрепче. Перед тем, как уйти, заглянул в раздевалку — схватил чью-то оставленную одинокую ветровку и надел.

Лифты отключились. Все здание светилось эвакуационными огнями. На лестнице почти никаких следов ударной волны. Так, штукатурка кое-где трещинами пошла, как будто так и было задумано. Полет мысли дизайнера, а не безжалостный след… войны? Настоящей, а не той, что была по телевизору — вроде бы и рядом, и одновременно далеко.

На улице он увидел ее без прикрас. Вокруг все горело. Пламя обгладывало здания и машины, безжалостно грызло мертвые тела. Гарь пропитала воздух горьким ядом, болью и смертью. Макс в первый раз в жизни так близко увидел трупы.

На горизонте, поверх остальных зданий на много километров поднималось огромное облако пыли и газа в форме гриба — как приговор или последний вздох. Его черная тень накрыла выжженную землю, где больше не было ничего. Макс все это уже видел — в фильмах, на ютубе. Даже на сайте можно написать адрес, и алгоритмы рассчитают зону поражения. Где угодно, но только не в реальной жизни.

Но вот она — война.

Воздух расстреляли криками, невидимые пули наверху собирались черным радиоактивным дождем.