Со стороны крах Зорге представлялся позором. 31 октября возглавляемый Пятницким ИККИ официально и единогласно проголосовал за исключение товарища Зорге из Коминтерна, организации, которой он посвятил половину своей взрослой жизни.

В реальности дела обстояли иначе. За одиннадцать дней до исключения Зорге, на тайном совещании, ИККИ подтвердил, что Зорге успешно “прошел чистку” – и мог считать, что он “проверен”[88]. Зорге “беседовал с Пятницким и Куусиненом в личном порядке о проекте” своей будущей карьеры. Пятницкий, в свою очередь, также говорил о Зорге со своим другом, генералом Яном Карловичем Берзиным, начальником секретного 4-го управления Штаба РККА[89]. Все вокруг считали, что Зорге потерпел постыдный крах. В действительности же его взял на работу Берзин, человек, открывший Зорге путь к новой, блестящей и, в конце концов, роковой карьере, и давший ему возможность раскрыть тайны врагов СССР на Дальнем Востоке.

Штаб-квартира 4-го управления Штаба РККА – более известного как 4-е управление – располагалась в тихом переулке за Музеем изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в изящном двухэтажном дореволюционном особняке в итальянском стиле. Снаружи единственной данью большевистскому режиму были тяжелые новые входные двери, украшенные резными революционными звездами и – неожиданно – московским гербом с изображением святого Георгия, убивающего дракона, которые сохранились до наших дней. Недавно после дорогостоящей реставрации во все выходящие на улицу окна особняка были вставлены зеркальные стекла. В отличие от правительственных зданий, здесь нет никакой таблички с указанием, к какому ведомству относится это здание, но на металлических гаражных воротах имеется эмблема современного Министерства обороны России с изображением двуглавого орла.

В конце октября 1929 года, когда Зорге впервые открыл двери с продолговатой медной резной ручкой, Ян Берзин уверенно добивался позиции главного идеолога всех операций внешней разведки Советского Союза. Да, только что сформированное 4-е управление Берзина было всего лишь одним из шести советских разведведомств, работавших за границей. Главными соперниками Берзина была шпионская сеть Коминтерна ОМС и зарубежная агентура ГПУ – советской тайной полиции, в дальнейшем известной как НКВД, а еще позже – как КГБ. ОМС погряз в дилетантизме и дрязгах; ГПУ (на этом раннем этапе) было больше озабочено охотой на врагов в СССР и за границей, чем сбором серьезных разведданных. В области сбора иностранных разведданных Берзин благодаря непреклонности и профессионализму скоро оттеснит оба конкурирующих ведомства на второй план.

Ян Карлович Берзин, урожденный Петерис Кюзис, родился в семье бедного латвийского батрака. Свою революционную карьеру он начал в шестнадцать лет в составе партизанского отряда во время революции 1905 года. Получившего ранение молодого Берзина арестовали и приговорили к смертной казни, но по малолетству помиловали. После двух лет в царской тюрьме его сослали в Сибирь, откуда он дважды бежал. В Первой мировой войне он сражался как рядовой Русской императорской армии, дезертировав в 1916 году и примкнув к большевикам[1]. К весне 1919 года гражданская война охватила всю Россию. Берзин был назначен командиром большевистской Латышской стрелковой дивизии, сражавшейся против контрреволюционной Белой армии под Петроградом[2]. Берзин разработал систему захвата и расстрела заложников, чтобы вернуть дезертиров и усмирить крестьянские мятежи в районах, захваченных Красной армией у отступающих белых. В сентябре того года, за два месяца до своего тридцатилетия, благодаря своему жесткому нраву Берзин получил пост заместителя наркома внутренних дел только что сформированной Латвийской социалистической советской республики. В ноябре его перевели в Москву, доверив ему задачу формирования первой разведслужбы советского государства. Когда в марте 1921 года на военно-морской базе в Кронштадте поднялся мятеж против власти большевиков, преследованием, арестами и ликвидацией выживших повстанцев занимался Берзин[3].

Разумеется, Берзин был человеком совершенно иного склада по сравнению с благонамеренными товарищами-идеалистами в руководстве Коминтерна. На официальных фотографиях мы видим подтянутого мужчину с пронзительными глазами и короткой армейской стрижкой. Он выглядит как человек, прирожденный носить командирские ромбы на воротнике. Берзин обладал инстинктами партизанского командира и безжалостного революционера, готового в случае целесообразности казнить мирных граждан и военнопленных. Первое поколение советских шпионов было разношерстным сборищем джентльменов-дилетантов, авантюристов полусвета, оппортунистов и наивных заговорщиков. Берзину же предстояло создать разведслужбу нового мира – вышколенную, беспощадную, системную и профессиональную.

В этом своем стремлении Берзин проявил себя настоящим последователем Феликса Дзержинского, идейного вдохновителя красного террора, последовавшего за большевистским переворотом 1917 года, и основателя Всероссийской чрезвычайной комиссии, ЧК, первой советской тайной полиции. Дзержинский говорил, что в этих новых беспощадных органах могут служить “только святые или подлецы”. Агенты ЧК были ангелами мщения революции, облеченные полномочиями избранных праведников. И если Коминтерн был сообществом склочных мечтателей, то Берзин стремился создать службу, состоящую из новой железной интеллигенции, “пуритан-первосвященников, набожно преданных атеизму. Они были мстителями за все древние злодеяния; блюстителями нового рая, новой земли”[4].

Зорге еще до того, как его завербовал Берзин, разумеется, не сомневался в необходимости применения насилия и вероломства на службе революции. “Пролетариат не любит подставлять другой щеки”, – говорил Зорге своим друзьям, цитируя “Правду”[5]. Как и его современников Уиттакера Чемберса – молодого американского социалиста, также ставшего шпионом, – и поэта Исаака Бабеля, Зорге завораживала присущая тайному миру смесь кровавой беспощадности и высоких идеалов. “Как только человек… полностью отождествлял себя с аппаратом, он готов был оправдать все что угодно, даже то, что с точки зрения не существующего уже для него закона считалось преступлениями”, – писала Геде Массинг, также считавшая себя “верным солдатом революции” и примерно в то же время ставшая советской шпионкой. Она описывала “воодушевление, самоотречение и часто самоуничижение”, неразрывно связанное с секретной работой. “Как только человек встраивается и становится функционером квазирелигиозного братства, он словно начинает жить в возвышенном мире. Здесь действуют суровые правила”[6]. Ленин называл спецслужбы Советского Союза “разящим орудием против бесчисленных заговоров, бесчисленных покушений на советскую власть со стороны людей, которые были бесконечно сильнее нас”. Массинг и Зорге считали себя солдатами-фронтовиками этой секретной армии.

Берзин увидел в Зорге перспективного новобранца. Он был не тщедушным очкариком – книжным червем из Коминтерна, а бывшим солдатом, сильным, крепким мужчиной, копавшим уголь и вступавшим в рукопашную с амбалами-реакционерами в Ахене. Зорге впоследствии будет называть Берзина “другом, единомышленником, товарищем по борьбе”[7]. Секретарь Берзина Н. В. Звонарева вспоминала, что “у них сложились хорошие и теплые отношения, они понимали друг друга”[8]. Эти два человека – оба высокие, сильные, с суровыми лицами – были даже физически чем-то похожи друг на друга.