— Вот документ, подтверждающий, что эта аптека теперь принадлежит мне. Подпись твоёго отца, официальная печать — всё как полагается.

Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Это не могло быть правдой, но документ выглядел пугающе реальным.

Эдил Килли, заметив моё замешательство, понизил голос до интимного шепота:

— Но знаешь, дорогая Даярис, я человек… гибкий. Мы могли бы обсудить условия нашего дальнейшего сотрудничества. Ты такая красивая, такая… желанная.

Его липкий взгляд скользнул по моей фигуре, вызвав у меня приступ тошноты.

— Если ты будешь… более благосклонна ко мне, мы могли бы прийти к взаимовыгодному соглашению. Ты сохранишь свой дом, аптеку, а я получу… приятное общество.

Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Эдил Килли вызывал у меня отвращение и страх. Его маслянистый взгляд, неприятная улыбка, сам факт его присутствия здесь — все это заставляло меня дрожать от ужаса.

— Я… я должна подумать, — пробормотала я, пытаясь выиграть время.

— Конечно, дорогая, — ухмыльнулся Эдил. — Но не слишком долго. Время — деньги, а я не люблю терять ни то, ни другое.

Он направился к выходу, но остановился у двери:

— Жду твоёго ответа завтра. И помни, Даярис, — теперь все здесь принадлежит мне. Включая тебя.

С этими словами он вышел, оставив меня в состоянии шока и отчаяния. Я сползла по стене на пол, чувствуя, как слезы катятся по щекам. Что мне теперь делать? Как спасти дом и аптеку? И как избавиться от этого ужасного человека, который теперь претендует не только на моё имущество, но и на меня саму?

Злые слезы душили меня, мысли путались. Я не представляла, как жить дальше и где искать правду.

Сверху послышались шаркающие шаги, и в аптеку вошла Марта — старая нянюшка, когда-то в детстве нянчившая меня, а потом ставшая чуть ли ни членом семьи, ведь сама она была совсем одинока, потеряв своего мужа и сына задолго до моёго рождения.

Марта была невысокой, сухонькой старушкой с добрыми, всегда чуть прищуренными глазами цвета выцветшего неба. Ее лицо, испещренное морщинками, словно древняя карта, хранило следы прожитых лет и пережитых горестей. Но, несмотря на это, оно всегда светилось теплой, почти материнской улыбкой.

Седые волосы Марты были собраны в тугой пучок на затылке, а на голове неизменно красовался белоснежный чепец, который она стирала и крахмалила каждую неделю с особой тщательностью. Ее руки, узловатые и покрытые старческими пятнами, всегда были в движении: то месили тесто для любимых мной пирожков, то штопали одежду, то гладили меня по голове в минуты грусти.

Марта носила простые, но всегда опрятные платья, чаще всего темных тонов, с неизменным белым передником. От нее всегда пахло свежевыпеченным хлебом и травяным чаем — запахами, которые для меня навсегда стали символом дома и безопасности.

Но главным сокровищем Марты был ее голос — тихий, немного скрипучий, но невероятно успокаивающий. Когда она рассказывала сказки или пела колыбельные, казалось, что сам воздух вокруг наполнялся теплом и уютом. Ее истории, пропитанные народной мудростью и жизненным опытом, всегда находили отклик в моём сердце.

Несмотря на свой возраст и перенесенные утраты, Марта сохранила удивительную жизнерадостность и любовь к жизни. Ее присутствие в доме было подобно негасимому огоньку, дарящему тепло и свет всем вокруг.

— Деточка, что тут за шум? — обеспокоенно спросила она. — Кто это приходил и что ему было нужно?

Я подняла на нянюшку покрасневшие глаза.

— Это был Эдил Килли… Он сказал… сказал, что отец не оставил мне ничего. Что наш дом ему заложен. Мы должны уйти, — я горько всхлипнула. — Но это неправда, Марта! Это просто не может быть правдой! Отец не мог так поступить, ведь у нас не было проблем с деньгами, у отца всегда было много клиентов, и все исправно платили ему!

Марта тяжело опустилась рядом и обняла меня за плечи.

— Не знаю, девочка моя. В последнее время вир Рискози и правда был сам не свой, все в каких-то бумагах копался, вздыхал тяжко. Может, и впрямь дела совсем плохо шли. Но чтоб вот так, за спиной твоёй решать — не похоже на него.

— И что же мне теперь делать? — всхлипнула я, комкая в пальцах платок.

— Правду искать будем, — твердо сказала Марта. — Ведь не все ещё потеряно. Авось и найдется в бумагах покойного хозяина что-то, что этого вира обличит. А пока утри слезы и не робей. Что-нибудь придумаем.