— Разве ты не требуешь доказательств моей любви?

— Любви, а не безумия. — Его уже и доказывать излишне. — Оставь в покое Элен и ребенка. Твоя мать умерла, чтобы они жили.

— Да. И это был ее выбор — отнюдь не мой. Я никогда не обменял бы маму на Элен. И каждый раз, когда я вижу эту жалкую, безвольную овцу, я вспоминаю всё. Вспоминаю, кого лишился.

Неужели даже прежняя Элгэ могла бы его сейчас пожалеть? Та онемевшая от горя дурочка — по дороге в Аравинт? Неужели даже тогда была бы настолько махровой идиоткой? Так не выражается никакая любовь к матери, Виктор. И ни к кому другому.

«Если поймешь, что я — это уже не я…»

У Юстиниана хватило смелости попросить о смерти вовремя. Это Элгэ опоздала.

Но почему несчастный кузен и первый муж вспомнился именно сейчас? Почему — он? Потому что бедный Тиан безумно боялся того, что с ним происходит, но ему хватило мужества это осознать. И вовремя попросить об избавлении.

Не окажись Элгэ в Эвитане, не пройди такой путь — так ничего бы и не поняла? Осталась бы прежней девочкой — из теплого, но игрушечного мира Прекрасной Кармэн? Поэтессой и художницей? И еще будущим кабинетным ученым — среди таких же, как сама?

Или наоборот — именно в долгом, бесконечном пути, под жестоким ветром чужих стран, Элгэ напрочь растеряла понимания чести и подлости, добра и зла? И даже былые праздные рассуждения за бокалом вина или чашкой кемета о длине шерсти единорогов стоили больше всего ее будущего опыта, обретенного столь высокой ценой?

— Если хочешь доказательств любви, убей не дурочку Элен, а Валериана Мальзери.

— А обоих Ревинтеров? — недобро прищурился Виктор. — А заодно и старших сыновей старика Бертольда? Можно даже на его глазах. Они все виновны не меньше.

Хорошо хоть не предложил еще и Эйду с девочкой! Впрочем, это ни о чём не говорит. К Алисе Ормхеймской и грудному Рене Виктор просто послал убийц тайно.

— Это не Бертольд Ревинтер держал меня в плену, грозил мне изнасилованием и смертью моего брата. Не он собирался принести Диего в жертву на черном змеином алтаре. И не его люди всадили в меня четыре пули. И да — я с ним не спала. И ни с одним из его сыновей. Так что совсем не пристрастна.

— Значит, речь уже не о моем отце. Ну что ж. Ты — моя жена. Я сумею отомстить за обиды моей женщины.

— Я рада, — усмехнулась она. — А сумеешь вернуться назад?

— Я пугаю тебя? — Кажется, сейчас он доволен.

Прежний Виктор любил казаться опасным. Этот и впрямь вот-вот полюбит чужой страх. Если уже не полюбил.

— Да. Ты уже не тот Виктор, кого я любила.

— Так ты всё же меня любила? Значит, стоило устроить весь этот дешевый спектакль.

— Я не шучу, Вик. Мне страшно от того, во что ты превращаешься.

— Я всегда был таким. Я получил страну, где творится полный бардак, и наведу в ней порядок. Уже почти навел.

О да. Люди голодают, кругом развалины, а ты возрождаешь «родовые устои» змеи знают какой замшелой эпохи! И влезаешь в долги, чтобы увеличить Стражу Нравов, следящую за всем этим. А заодно и Добровольную Дружину Почтенных Горожан, доносящую на соседей.

— Я — не покойный дурак Евгений Мидантийский, разваливший всё то ценное, что получил от более умных предков. Ему достались готовые железные законы, только правь по-старому. Но нет, он пошел отменять всё, что так хорошо работало веками. В угоду ядовитой женушке. Я бы никогда до такого не опустился.

Это уж точно.

— Змеи с Октавианом Мальзери — он и впрямь сопляк и мальчишка. Но вот Анри Тенмар… У вас и впрямь что-то было или нет?

Еще не легче. Опять. Где? Под носом Олафа? На могиле Кармэн? Когда Элгэ считала, что проклята?

А что? Переспала же Элгэ с Виктором, не относив траура по Алексису. Что теперь о ней можно думать?

— Когда бы я успела, Виктор? По-твоему, я всё жизнь только и делала, что скакала по чужим постелям? А Анри Тенмар любил твою мать, женился на Элен, а потом — на Ирии Таррент.

— Ирия Таррент спала с его стариком-отцом. А в перерыве — с каким-то кузеном-поэтишкой, на чьей могиле в Тенмаре оставила гору цветов, я об этом слышал. И Анри Тенмар точно не был верен моей матери — все эти годы. И моя мать ему — вряд ли, или я ее совсем не знаю. И ты тоже не клялась мне в любви и верности. Твои ведь слова?

— Ты — неблагодарная свинья, Виктор, если и впрямь считаешь так, как говоришь. Это Анри спас тебя. И он же возвел тебя на трон.

А ты уже его успел подставить. И не единожды.