Что толку рассуждать о прелестях Верхнего мира, ежели душа прикипела к этому? Ой-е, ему бы и в голову не пришло последовать совету Буршаса, если бы можно было остаться зимовать на берегах Бэругур! Но теперь, захватив Соколиное гнездо, Тамган не успокоится, пока не сживет их со свету, а зимовать в подвластной Хурманчаку степи становится с каждым разом все опаснее, ибо все труднее подкупать тех, кто способен отвести его глаза от хамбасов.

С тоской представляя миг, когда часть его племени окажется в Верхнем мире, а сам он, с оставшимися, двинется искать приюта в Самоцветных горах, Фукукан медленно брел между шатрами и юртами. Чтобы спасти соплеменников, он должен был решиться на поход к Вратам и в общем-то смирился со всем, что непременно произойдет, когда они их достигнут. Со всем, кроме неизбежной разлуки с Атэнаань, которая, безусловно, попадет в Верхний мир…

Увидев спешащую к нему от шатра жену, нанг невольно ускорил шаг, через силу заставляя себя улыбаться как ни в чем не бывало. Пусть отпускает пленниц, пусть нарушает его волю и принятые советом старейшин решения! Пусть делает все, что хочет, ведь им осталось быть вместе так недолго…

— Хозяин! Хозяин, пойдем скорее, поглядишь, как Ньяра с пришлой девкой дерется! — выпалил Кицуд, бросаясь навстречу входящему во двор Батару.

— Какая девка? С кем дерется? Что смотрят Хантай и Гакко? Почему не защитят Ньяру? — Батар подтолкнул мальчишку вперед и заспешил к дому.

— Так вот на драку и смотрят! Мы было вмешались, а Ньяра на нас же и напустилась! В меня глиняной чашей швырнула — гляди, уже шишка надувается. — Кицуд поймал руку костореза и прижал ко лбу: — Чувствуешь?

— Приложи что-нибудь холодное, металлическое. Или к зеркалу лбом прижмись, — посоветовал Батар и, как вкопанный, застыл в дверном проеме комнаты, предназначенной для приема заказчиков. — Однако! Кто это и что они не поделили?

По застилавшим глинобитный пол циновкам, сцепившись, катались две очаровательные девушки: обе черноволосые, пышногрудые, только кожа Ньяры была вдвое светлей, чем у ее противницы. И обе, надо думать, были рабынями, ибо колотить с таким остервенением головой об пол Ньяра могла лишь ровню — в противном случае еще до ночи городские стражники сломали бы ей хребет на Кровавом поле и не спасло бы ее ничье заступничество, даже самого Энеруги Хурманчака.

— Ну, прекратится когда-нибудь это безобразие? — громко вопросил Батар, отметив, что из противоположного дверного проема за дерущимися во все глаза наблюдают Хантай и Гакко. — А вы чего уставились?

— Интересно же! Давно дерутся, увлеченно, умеючи! — дружно отозвались подмастерья.

— Немедленно прекратите! — грозно повторил косторез, но отчаянно шипящие от боли и ярости девицы не обратили на его слова ни малейшего внимания.

Смуглокожая, ухитрившись вывернуться из-под Ньяры, вцепилась левой рукой в ее густую шевелюру, а правой ударила в лицо. Саккаремка отшатнулась, взвизгнула и обрушила оба кулака на ребра противницы. Та охнула, на мгновение отпустила Ньяру, а затем, разрывая друг на друге одежду, девушки вновь покатились по полу, оглашая воздух истошными воплями.

— Спорю на ужин — Ньяра победит! — азартно воскликнул Кицуд. — Здорово она ей! Дай еще! Врежь как следует! Пусть знает, как к нашим лезть!

Увлекшись необычным зрелищем, Батар, забыв о недавнем своем намерении растащить противниц, со всевозрастающим интересом наблюдал за схваткой. Сильные руки взлетали и опускались, гибкие тела извивались в неком подобии любовной игры, и косторез уже начал прикидывать, какую славную скульптурную группу можно будет изваять с таких замечательных натурщиц, когда драка внезапно завершилась полной победой Ньяры. Придавив горло смуглокожей локтем, она выдрала напоследок из ее головы изрядный клок шелковистых волос и прерывающимся голосом прохрипела:

— Хватит с тебя? Или еще добавить? А если хватит, ступай откуда пришла! И чтоб глаза мои тебя здесь не видели!

Смуглокожая просипела что-то невразумительное, и Ньяра, истолковав услышанное, как мольбу о пощаде, поднялась с полузадушенной противницы. Приветливо улыбнулась Батару, не делая попыток прикрыть полуобнаженное тело, и, стряхивая с ладоней трофейные волосы, объяснила:

— Эту стерву тебе Хурманчак прислал. В подарок. За отличную работу. Но в доме, как ты понимаешь, может быть только одна хозяйка. Я пробовала ей это объяснить, да без толку. Вот и пришлось уму-разуму поучить.

Глядя, как гримасничая и кряхтя поднимается с циновок Смуглокожая, Батар поморщился и предупредил:

— Гляди, как бы мне тебя поучить не пришлось, хозяйка! — И, обращаясь к смуглокожей, поинтересовался: — С чего бы это Хозяину Степи такие дорогие подарки мне делать? Он ничего про тебя не говорил, а то бы я, конечно, предупредил Ньяру.

— Ее не предупреждать, а на цепь сажать надобно! И чего, спрашивается, прицепилась? Я сюда что, по своей воле пришла?.. — плаксиво начала смуглокожая, но договорить ей Ньяра не позволила:

— Ежели б по своей воле, так я б тебе давно ноги выдернула! Ступай откуда пришла!

— Господин, меня прислал тебе в дар Хозяин Степи! Только ты можешь отправить меня обратно во дворец. Скажи своей бешеной девке, чтобы унялась! Ведь не жена она тебе, такая же, как я, рабыня, а гонору-то!

— Как же я ее уйму? С ней, как видишь, не так-то легко справиться! И ведь она в общем-то права: двоим вам у меня тесно будет. Возвращайся-ка ты и правда во дворец. Скажи… Скажи, что у меня уже есть в доме хозяйка и помощница ей не требуется.