Чёрный кот провожал богатырей коварным взглядом, будто и в самом деле замыслил что-то дурное и сейчас отправится к своему Хозяину докладывать об увиденном.

К вящему удовольствию Ильи, скоро заброшенные загоны сменились домами. Сначала тоже шли пустые, оставленные людьми, а потом наконец стали меж ними появляться избы с признаками жизни: ставни не заколочены, крыши внутрь не проваливались.

– Кто едет? Назовись! – Тот свет, что указывал дорогу богатырям, оказался зажжённым факелом в руках мужика. Грузный, в дорогой полотняной рубахе, с ободком в волосах, стоял он возле дома и, казалось, чего-то ждал. Или кого-то. Но явно не их появления.

– Свои мы, Кузьма, свои. Это я, Сокольник, Златыгоркин сын.

– Дак я… – замялся Кузьма, услышав имена. – Я ж чего… Слышал, едет кто-то – и вышел посмотреть. Ан оказалось, вы едете. Нашёл, значит, отца своего? – Прищурившись, Кузьма оценивающе осмотрел старого богатыря и даже цокнул от восхищения.

– Нашёл, – ответил Сокольник. – Отец мой и сам меня признал. Богатырь, дружинник самого князя Владимира. Илья Муромец.

– Ой ли, Златыгорка-то не нарадуется, что теперь у неё такой муж будет видный, – прохрипел Кузьма и как-то хитро посмотрел на всадников. Сокольник даже сквозь сумрак почувствовал это, и не по себе ему стало. Отец толком и сам не знал, какое будущее теперь ждёт их всех. Ехали они сюда, чтобы с матерью повидаться и вместе уже решить, по-семейному. А Кузьма уже вон будто сейчас побежит слухи распространять!

– Поехали, сыне, завтра покумекаете с друзьями. Устал я, да и поздно уже – спать пора, – чувствуя что-то недоброе в мыслях Кузьмы, Илья поторопил Сокольника и поехал туда, где раньше и жила его Златыгорка. Сын сухо попрощался с местным гончаром и быстро нагнал отца.

– Не друг он мне – чего с ним кумекать? На язык-то Кузьма бойкий и дело своё знает, но вот чванится этим сильно. Аж противно порой становится.

– А чего он по ночам по селу блуждает? Приключений ищет? Иль девку поджидает?

– Какую уж девку? С рождения самого я его холостым не помню. Мирно с женой живёт. Детей, правда, не нажили…

– Ну так я тоже столько лет думал, что детей не нажил, ан вот ты появился, – усмехнулся Илья себе в ус. – А Кузьма твой утаивает от нас что-то.

– Так объяснил же он нам, что услышал шум, вышел посмотреть, кто едет. Вот и встретили мы его.

– Это я тоже слышал, – кивнул Илья. – Да только огонёк-то его факела нам путь указывал ещё задолго до того, как мы с тобой в Пестобродье въехали. Малой точкой горел. Аль не помнишь?

– Умён же ты, бать! – поразился в очередной раз Сокольник не силе богатыря, а смекалке. – Темнит, значит, Кузьма, темнит. Надо будет завтра его порасспросить хорошенько.

– Не надо, сыне. Дружбы, говоришь, меж вами нет. Значит, коли сейчас не сказал, так и завтра не скажет. Силой пытать тоже ни к чему – врага наживёшь. А врагами на селе на всю жизнь становятся, много зла от них изойдёт к тебе. Ты лучше, что знаешь, прибереги и молчи. А потом оно, может, и понадобится.

– Перечить не буду тебе, хотя и тоже немало на селе пожил. Но за науку спасибо. А сам-то ты сейчас по памяти едешь иль как?

– По памяти. К тому месту, где моя Златыгорка жила.

– Не подводит тебя память. Вон наш дом, где сквозь окошко лучина видна. Не спит мать. Меня всё ждёт. Каждую ночь, видать, ждёт, как уехал на исходе лета…

Илья поневоле вздохнул. Та же изба в два окна, с соломенной крышей, покосившимся забором, крылечком в три ступени. С каким волнением он тогда наступал на каждую. Первая шептала ему о надежде, вторая вселяла уверенность в его молодецкой силе, а третья предрекала блаженство. Илья закрыл глаза и окунулся в весну: вот он преодолел три ступени, постучал в тяжёлую дверь, стоя с букетом подснежников. Вот мама Златыгорки на пороге забирает свежие цветы, а он, смущённый, не смеет ей отказать. Вот выбегает сама его лада, виснет на шее. От неё пахло пирогами и ягодами – чем-то тёплым, домашним, сладким. Он подхватывал её через плечо, и они уезжали в поля…

– Пойдём, бать! – Сокольник уже спешился и приглашал отца в дом.

– Да ты иди. Я следом…

Тяжело было снова подыматься на заветное крылечко. Первая ступень проскрипела о том, насколько он устал за долгий осенний день, вторая ступень проскрежетала о грузе прожитых лет, а третья с треском напомнила: ты мог вернуться сюда намного раньше.

Илья встал перед распахнутой дверью. Из дома всё так же тянуло теплом. Слышно было, как мать радуется возвращению сына, но как-то тихо, боязливо.

Если не возвращался сюда столько лет, то зачем пришёл сейчас?

Этот вопрос давно надо было решить, но силы богатырской не хватало, чтобы разобраться в себе.

– Илья? – В сенях появилась она. Не узнать её было невозможно. Та же ямочка на подбородке, брови густые и чёрные, глаза цвета бирюзы и шелковистые волосы, теперь серебряные, точно возраст сделал их драгоценными. Но лицо сухое, испещрённое множеством морщин – многое пережила Златыгорка. Многое и сам он пережил, чего скрывать: и смерть лицом к лицу в битвах ему хищным глазом подмигивала, и друзей верных навсегда терял, и в опале у князя был, когда заточили Илью на долгие месяцы в погребе…